ДЕСЯТАЯ МУЗА
По лицу судебного управителя густым киселём растеклась скука. Монотонная речь истца – настоятеля Светлого храма, пресвитера Терралевиса, – долетала до него плотной обволакивающей пеленой, убаюкивала, настойчиво отяжеляла веки. Тем не менее, он мужественно держался. Чего-чего, а опыта Вархайду Торнаросскому было не занимать, и глаза его, невзирая на жестокую борьбу со сном, смотрели предельно строго. Тяжёлый взгляд заставлял спотыкаться всех без разбора, виноватых и невиновных. Вот и сейчас, вступивший в тяжбу свидетель истца, потный толстобрюхий стражник, неосторожно взглянув на управителя, стал запинаться и путаться в показаниях. Суд и зеваки заметили это и зашевелились.
- Так ты говоришь, как услышал шум разбитого окна, тотчас забежал в храм? – спросил один из судейских, старый рыцарь, сир Эмерит.
Стражник поводил языком по пересохшим губам и неуверенно кивнул. Судьям незачем было знать, что звон нисколько не насторожил его, и только после того, как из храма донеслось пение, бравый страж соизволил задержать вора.
- Но раньше ты утверждал, будто застал негодяя сидящим на полу? Что же выходит? Он разбил стекло, влез внутрь и уселся на пол?
Солдат оглянулся на обвиняемого, худосочного типа в обширной мышастой рубахе, словно искал поддержки.
Парень пожал плечами. Он выделялся на безликом фоне тех, кому уже вынесли сегодня приговор, – а это были убийца и насильник Чапонос и двое эльфов-трубадуров, мужчина и женщина, осуждённые за колдовство, – держался уверенно, не отрицал своей вины, не трусил и не юлил. Даже несмотря на то, что в затылок ему сопел палач-изувер Бамберг, а возле ног скорчились обритые наголо «колдуны», источённые голодом и жаждой, исполосованные кнутами, истерзанные дыбой, колодками и щипцами.
- Поясните мне, пресвитер, что делает вора вором? – продолжал судейский.
Старик-настоятель задрал бородку, выразительно хмыкнул и ответил немедленно:
- Странные вопросы вы задаёте доброму служителю Светлой церкви, почтенный. Откуда мне знать?
- Вором вора делает то, что он ворует! – сир Эмерит даже поднял кверху палец, словно изрёк нечто значительное. – Стражник должен был застать его запихивающим за пазуху золотые подсвечники, выгребающим из кадильниц ценный садаосский ладан, выковыривающим из стен драгоценные камни, но вместо этого вор сидел на полу! Почему?
Вархайд Торнаросский, с которого возглас Эмерита согнал докучную дрёму, понял: пришло время вмешаться.
- Я разъясню! В нашем случае воровство – есть тайное, дерзкое и самовольное проникновение в храм. Если бы вор позарился на церковное имущество, это стало бы осквернением святыни. Он вспомнил, что грозит персоне, уличённой в святотатстве. Поэтому он предпочёл участь простого вора.
Пресвитер Терралевис засопел. Тяжёлый посох дрожал в его хилых руках, словно грозил всем противникам Света.
- Разве это – объяснение? Он вероломно проник в храм! С какой целью? Он сидел на полу, верно, но не затем ли, чтобы совершить какой-то гнусный обряд и осквернить святое место? Разве это не святотатство?
- Ну-ну, пресвитер! Не будем позволять гневу думать за нас. Несомненно, это событие потрясло вас. И вы готовы обвинить этого несчастного в чём угодно, включая стремление поколебать устои Светлой Церкви! Но посмотрите на него: парень не уразумевает тяжести своего поступка! Он – простой воришка, которому хочется есть и негде спать. Едва он устроился на полу, как влетел наш доблестный солдат, и на этом преступление закончилось! Святотатство? Никоим образом! Потому зачитываю приговор!
Управитель медленно встал. Он не спешил начинать: давал обвиняемому достаточно времени на то, чтобы выкрикнуть вызов на судебный поединок – угрюмый наёмный боец, готовившийся выйти вместо пресвитера Терралевиса, уже разминался неподалёку, сноровисто кромсая воздух ухоженным мечом. Обвиняемый в преступлении против Светлой церкви и против власти сеньора лишался этого права, обычный вор – нет. Парень, однако, безмолвствовал.
Толпа зашумела удивлённо, разочарованно и немного обиженно: их, ни за что, ни про что, лишали зрелища. Даже инквизиторы, всё слушанье стоявшие без движения, как ледяные глыбы, переглянулись. Палач тихонько пихнул парня в спину: чего, мол, стоишь, олух?
- Приговор! – откашлявшись, продолжил Вархайд. – Правом, данным мне лордом Джером Сатридским и Его Величеством королём Западного Силла Донмером Первым, объявляю Чериса из Веделя виновным в воровстве и приговариваю его к повешению!
Парень хмыкнул, после чего горестно вздохнул и покивал, соглашаясь.
Черис опасливо открыл глаза. Последние зеваки, пришедшие на Остывшее Поле любоваться казнью, разошлись. Трое висельников покачивались рядом непристойными серыми кульками, бил в нос запах экскрементов.
«А эти эльфы такие же, как мы…»
Левитируя, он освободился от петли, и парящим ангелом сошёл на землю.
Ни запах, ни неприятное соседство не волновали Чериса, ему попросту было не до того. Поддерживать больше дюжины изматывающих заклинаний – дело нелёгкое, даже для опытного мага. Но, несмотря на усталость и подступающую тошноту, Черис не торопился: осмотрелся, полюбовался прекрасной, жёлтой, как имбирь, луной, и только после этого начал работу.
Вынуть тела из верёвок оказалось труднее, чем он ожидал. Ножа не было, поэтому пришлось вложить ещё чуточку сил в заклинание Левитации.
Когда висельники оказались на земле, парень, тяжело дыша, повалился рядом.
- Та ещё работёнка... – буркнул он, разглядывая эльфов.
Женщина и мужчина сейчас были похожи, как близнецы. Черис никогда не замечал пресловутой эльфийской красоты, этих двух он и вовсе находил крайне безобразными: одетые в лохмотья, отощалые, изодранные, грязные и дурно пахнущие... Рассматривая искалеченные тисками пальцы, парень подумал о лютнях, о гордо изогнутых луках арф из золотого дерева, о сказочно красивых песнях...
Глупость служителей муз, явившихся в Сатрид, известный на весь мир своей нетерпимостью к магии и магам, меркла на фоне вопиющей глупости жителей этого города, которые считали колдунами всех эльфов без исключения…
«Однако, рассиживаться нечего!»
Черис снял Апноэ и Аналгию – заклинания, позволявшие эльфам не дышать и не чувствовать боли; убрал Эргираспид и Букелларию, которые уберегали шеи висельников от переломов и чрезмерного сдавливания; рассеял Геймармене, ослабляющее функции организма, прогнал магический сон, и напоследок вдохнул в искалеченные тела жизненных сил Мистерией. Если бы эльфы отпирались до последнего и не признавали, даже под чрезвычайной пыткой, свою колдовскую сущность, их ждал бы «очищающий» огонь. На этот случай Черис подготовил крайне богохульственную речь, которая позволила бы ему разделить участь менестрелей. Конечно, поддельное сожжение сварганить гораздо тяжелее, но, к счастью, эльфы оказались не слишком упрямыми.
- Liral sa? – простонала женщина.
Мужчина с шумом втянул воздух и резко приподнялся, опираясь на локоть. Огромные глаза эльфов горели страхом и непониманием.
- На Остывшем Поле, – сказал Черис. – Не беспокойтесь, вы живы, и, будем надеяться, теперь распорядитесь своей жизнью более разумно.
- Sea wenteima wenal merallimiel?
Парень хотел съехидничать, но передумал: несколькими днями, проведёнными в застенках сатридской инквизиции, менестрели заслужили более терпимого обхождения.
- Пока ещё – нет. Место казни охраняется: в последнее время здесь частенько воруют и уродуют трупы. Я провожу вас до озера, там ждут лошади. Ещё, по крайней мере, полторы недели вам придётся передвигаться по сатридским землям. Надо будет скрывать лица. Думаю, это не такое уж большое неудобство, по сравнению с... – он хотел сказать «с виселицей», но осёкся. Ни к чему это. –Вы готовы идти?
- Teialma reat… – прохрипел мужчина.
- Я тоже с утра не ел. Еду охраняют лошади. Какие из них охранники – сами можете представить, так что поспешим, пока вашими припасами не отужинали лакерты. Кстати, лошадьми они тоже не побрезгуют. Знаете, кто такие лакерты? Интересный народец. Правда, трупоеды…
«…но не хуже тех, кто отправил вас на виселицу», - закончил он про себя.
Женщина неожиданно разрыдалась: «Timaal! Islilea tanteial sa’timaal»…
Черису опять захотелось съязвить. Голодная, изувеченная певица плакала по своей лютне. Такие они, эти барды. Они легко плачут и легко смеются. Они несут миру скорбь и веселье, и принимают то и другое от мира с неиссякаемой жадностью. Их не сломили боль и несправедливость, а волосы скоро отрастут. Раны затянутся. Кости исправятся. Музы лечат своих слуг быстро и умело.
- Salema tset s’sigin…- оборвав рыдания, прошептала женщина.
«Увидеть моё лицо?» - Черис улыбнулся как можно доброжелательнее. Поэты…Только что их сняли с виселицы, только что закончился их кошмар, а она уже думает о прекрасном. О благородном эльфе, рискующем жизнью ради незнакомых сородичей...
- Это моё настоящее лицо, милая, - сказал парень.
- Ea is’leil? Ты – не эльф? – воскликнули эльфы одновременно.
- Простите. И давайте, закончим. Надо идти.
Они бежали как волки, след-в-след. Эльфы, даже израненные и измученные, могли легко обогнать Чериса, однако, не позволяли себе этого, сбавляли шаг.
Барды...
Вам и в голову не могла придти такая история: маг-человек по доброй воле спасает чужаков, осуждённых за колдовство.
Вы будете неприятно удивлены, если поймёте, что спасение ваше – это не самоотверженный поступок, продиктованный благородством, а, всего лишь, прихоть гордеца, проверка собственных сил и очередная возможность поиздеваться над инквизиторами.
Скорее всего, вы будете презирать своего спасителя, если узнаете, что, отведя вас в надёжное место, он вернётся к виселице и снимет труп разбойника Чапоноса.
И уж наверняка вы возненавидите смертного мага, если увидите, как ловко и умело он отрезает руки повешенного, заворачивает их в кусок савана и уносит, чтобы использовать эти мёртвые куски плоти для своих колдовских целей.
К счастью, вы не увидите этого. Вы уйдёте со сказкой в душе и благодарностью в сердце. Когда ваши волосы зазолотятся, а пальцы сумеют щипнуть струны, вы споёте о своём чудесном избавлении, и зрители будут плакать от горя и радости…
«У каждого – своя муза», - думал Черис, пробираясь домой с драгоценным свёртком за пазухой.