-- Скверно, - процедил сквозь сжатые зубы Тоффенбах.
На щеках Сальвы вздулись желваки. Нужно было отдать приказ к атаке, но он медлил.
Среди каннибалов были дети. Маленькие, лет шести-семи, держащие матерей за ручку, вытирающие локтем сопли с чумазых носов. Некоторые ели сырое мясо. Кровь текла по подбородку, пробороздив тонким ручейком грудь, живот и исчезая в паху.
-- Командир?
Одна женщина развернулась и увидела Золотых Лент. Показала на пришельцев рукой, закричав. Остальные прекратили ритуал, в нерешительности замерев. Так они и стояли, каждый, не спеша сдвинуться с места – наемники и культисты. Мелкие капли не то талого снега, не то холодного дождя забарабанили по коже доспехов.
-- Что делаем, командир?
Сальва молчал, сжав поводья узды как утопающий хватается за доску, оставшуюся после кораблекрушения. Старик стал раскачиваться, напевая монотонный мотив. Они стояли далеко, в низине, слов было не разобрать. На мужиков песня подействовала возбуждающе. Первым, за что они схватились, была не одежда, а оружие. Простые дрыны да косы – оружие крестьян. Не чета холеным мечам, копьям да секирам в руках бывалых воинов.
Пора было давать приказ, но язык внезапно прирос к небу. Сальва растерялся, пожалуй, первый раз в жизни, хотя и знал, что за слова нужно сказать. Перебить их всех до единого. Стариков, мужчин, детей. Засунуть клинки в пузо и выпотрошить так же, как они поступали с невинными путниками. Вот что следовало сделать. Он набрал в грудь воздух, открыл рот.
-- Делаем работу, парни, - велел Карл, понукая коня в галоп. – Рубите всех, кроме детей. Мальцов забираем с собой. Отдадим в приют.
-- Получим меньше, - недовольно проворчал кто-то из десятиградцев.
-- У всех на шеях ожерелье из зубов. Сорвать как доказательство и дать коменданту форта. А сколько трупов останется лежать у камня никого не волнует. Вперед!
И они понеслись вниз. Из-под копыт летели комья жухлой травы и липкая грязь, оседающая на голенищах сапог, попонах и луках седел. Карл, не замедляя ход, вынул меч из ножен. Ему вторили остальные.
Крестьян смяли точно те были соломенными чучелами. Кого затоптали сразу, кого загнали на обледенелое озерцо. Некоторых мужиков, достаточно крепких, чтобы не дрогнуть перед несущимися на них всадниками, порубили на куски без жалости. Головы летели точно срубленные под корень кочаны капусты. Тех, кто пытался спастись на льду, ждала холодная смерть. Тонкая серая корка ломалась под ногами и люди с криками уходили под воду, чтобы уже не выплыть.
Все было кончено спустя минуту. Вокруг остались только трупы да плачущие дети. Сальватор шагом направил коня к каменной бабе. Как ни старался, не сумел держать взгляд ровно. Вот малышка, что плачет, вытирая слезы кулачками, измазанными липким и красным. Вот мальчик, тянущий за руку мать, будто все еще не понимает, что та больше не поднимется. Горло сдавил спазм. Так, окаменев в седле, он и доехал до статуи.
Предводитель культистов, старик с седой шевелюрой и легкой щетиной, лежал у коленей божка. Мертвые серые глаза уставились на бабу. На негнущихся ногах Сальва срезал ожерелье из зубов с шеи. Между резцов, коренных и гнилых с дырками висел медальон. Он снял висюльку с цепи и бросил Дилану, помогавшему одевать детей.
Наемник поймал безделушку на лету, повертел в руках, словно ждал, что неведомая сила прогонит дождевую хмарь и солнце засверкает на золоте. Хмыкнул:
-- Дева и лев. Теперь понятно, почему жрецы Царицы Царей молчали в тряпочку. В храме молятся за успешные роды, куря благовония, а за его порогом приносят кровавые подношения кому-то еще, чтобы наверняка. Этот старик не главный храмовник часом?
-- Понятия не имею, - медленно проговорил Сальва, рассматривая изваяние. – И не хочу знать.