Ну, не знаю. Как по мне, так текст
Guardian, как раз, является отличным примером того, как надо олицетворение вставлять в текст - не нарочито, без наигранности, уводящей текст в психоделию, а незаметно и совершенно уместно.
Поясняю. Вот текст, в котором я выделил все олицетворения.
Скрытый текст - текст:
Мне повезло. Мне очень повезло. Пули пролетели мимо, а вспышка выдала местоположение стрелявшего. В тот же момент тело само ушло в перекат (это уже рефлекс), пилотка слетела с головы, неважно, потом подберу. Упала на землю сбитая выстрелом ветка и наступила тишина (:-)). Я отполз в сторону, пытаясь сообразить, как сейчас движется мой противник.
Ответ на этот вопрос скоро нашёлся. Между кустов мелькнула серая нацистская форма. Я осторожно попытался подобраться поближе. Вот за этот дуб, от него за тот куст, осторожный шаг, ещё один, ещё, и оглушающий хруст сухой ветки под ногой. Враг заметил меня, взметнулась рука с люгером и раздался сухой щелчок: пистолет эсэсовца дал осечку в самый ответственный момент.
Кстати, обратите внимание, что в тексте нет пресловутых "гусениц", т.е. олицетворения в данном случае стали главным оружием против одной из основных писательских проблем. Безусловно, с меня - положительная оценка и плюсик. Автор явно понял смысл задания.
Кстати, вот пример именно нарочитого олицетворения, использованного в одном из текстов Мастерской:
Скрытый текст - отрывок:
Пальцы несколько раз царапнули глянцевую пачку, выковыривая новую сигарету. Бумажник потянулся следом за неуклюжей рукой и шлёпнулся на пол, раскрыл пасть. Неожиданно яркая в окружающей полутьме фотография стрельнула в глаза, словно солнечный зайчик. Вилли воровато оглянулся, сгрёб бумажник и припечатал его к груди. Несколько секунд молчал, слушая, как стучит спешащим хронометром под фотографией сердце. Отражение вылупилось чёрными изуродованными провалами.
Капли били по карнизу и стеклу, визжали, прыская рикошетом. Ободранные тополя кренились, сквозь скользкие рёбра ветвей мигали, кривляясь, оранжевые фонари. Вилли поёжился, шевельнулся убежать, но поборол страх и замер, по миллиметру приближаясь к окну, прилипая к нему сначала потными ладонями, потом – морщинистым, тёмным от несмываемой пороховой копоти, лбом. Дождь выстроился в желанную картинку. Червеобразные ручейки стали лоснящимися глиной окопами, щербатое небо превратилось в прокопчённую землю, искусанную оспинами свежих воронок, капельная дробь зазвучала треском очередей, а залитый лужами асфальт обернулся глазами Александра.
Здесь автор преследовал конкретную цель: создать атмосферу нереальности происходящего и, единственно, старался не скатиться в явный перебор.