Вдруг горестный леденящий крик пронесся над полем, ударил мне в сердце. И стон, и плач, и мольба - никогда не слышал я такого крика. Весь вытянувшись, я ждал. Долго ждал. Но крик не повторился, но в душе моей остался навсегда. Значит, здесь, на поле боя, кто-то с последним вздохом оставил миру свой прощальный крик.
<...> И в это смертное, в это свежее утро боя они сошлись в моей душе - крик первый и крик прощальный.
***
Он ушел. То была последняя наша встреча, последнее расставание. Потому что вскоре я услышал страшную весть: на каком-то полустанке он бросился защищать юную девушку от пьяных бандитов - и его ударили в сердце ножом. В тот день, говорят, он и не на службе был. Весть до меня поздно дошла, я даже на похороны к Хамитьяну не попал.
Он тогда хотел мне одно легкое, половину жизни своей отдать. Немного времени прошло - и чьей-то жизни ради свою отдал: всю и разом.
***
- Сорока, сорока, на тебе, воровка!
- А если попадешь? - вскочил Асхат.
- Стерпят. Сорока ведь, не соловей. Она яйца ворует.
- И сороке свое дитя - единственное. И в ней душа бьется. У всего душа есть: у деревьев, у камня, у каждой травинки; видишь, как она вверх тянется, даже самая маленькая. Порежешь палец - красная кровь течет, а сломай ветку - тоже кровь выступит, только светлая. Железом о железо ударишь - звенит, правда? Это железо так плачет.
И чего только не знает этот Асхат? Может, он и не человек вовсе?
***
Внизу под горой расстилается чуть заметная глазу синева.
- Вон та синева, - говорит Асхат, - она с неба сыплется. За целый день свод небесный раскаляется, вот и сыплется под вечер с лазури синяя пыль.
Чистая правда. Иначе откуда взяться этой синеве? Если бы она шла с земли - это был бы просто туман. Вечер высок, тих. На алеющем небе ни облачка, на земле ни ветерка. И долгая горестная песня человека, пересекающего луг, разрезала тишину. Должно быть, верхом едет: пеший не смог бы петь так горестно и так безотрадно. Я сам, только верхом сажусь - или веселюсь как сумасшедший, или совсем сникаю.
***
Многих огненный вихрь унес в страну, откуда возврата нет. Пропал без вести и Асхат. Но я не могу поверить. Он не из тех, кто пропадает без вести. Видимо, синева его глаз где-то слилась с синевой неба. Не думаю, что умер он в судорогах, корчась на земле. Быть может, ехал верхом - и рухнул с коня. А может, в пылающем самолете сгорел высоко в небе. (...) Он был поэтом. Смерть поэта не может быть безобразной.
Прошли годы, я уже думал, что Асхат совсем ушел в омут времени. И вдруг - глазу, как ветер, невидимая, уху, как луч, неслышная - весть о нем пронеслась над нашей землей. Будто бы видели: одноухий синеглазый юноша перепрыгивает с планеты на планету и лучиной зажигает потухшие звезды. А тем, что слабо горят, добавляет яркости. Этому вполне можно верить. Он был поэтом. Значит, поэт взялся за свое главное дело.
=========
Мустай Карим - "Долгое-долгое детство".
(Мостай Кәрим - "Оҙон-оҙаҡ бала саҡ".)