И Миэн поняла, что с мыслями про миролюбивое женское правление поторопилась. Выжившая явно подстрекала чужан к мести, разжигала в них огонь войны. Миэн вспомнила, что когда изучала искусство, то ей показывали обломок стелы, найденный в досиятельном городище недалеко от столицы. Вроде бы настолько древнем, что возможно, принадлежало даже не Яростным Бездушным, а Железным. Конечно, экспонат в основном служил для сравнения с подлинным, благородным ранним искусством, еще домагической Внутренней эпохи. Нелестного сравнения. Но она все равно с чего-то этот почти стертый временем рельеф запомнила. Фигурка, судя по изгибам силуэта – женская, стоит на фоне разрушенной крепостцы. Одной рукой указывает сородичам на пожарище, другой, с зажатым ножом – на ряды врагов, угоняющих скот, уносящих добро. На шее у нее висят черепа. Изо рта ее выходят змеи. Ниже сохранилась часть продолжения: те же лица, что выше клянутся - совершают.
Теперь, спустя много лет, в столь многих переходах от дома, волшебница увидела похожую сцену вживую. И ей она не понравилось. А уж когда дикарка закончила петь и посмотрела прямо на неё, Сол-Элеис Миэн, то отгоревшая Сиятельная внезапно осознала – вошедшими в привычку воспоминаниями о прошлом, послушничестве и культуре здесь, в Ядолунье, она забивает свой страх. И эта наивная защита вот-вот перестанет действовать.
Выжившая подошла, прямо сквозь ряды варваров. Воины расступались перед ней, пока не остался лишь серый демон со своими товарищами. Женщина сказала ему что-то, с повелительной интонацией. Потом, когда зверолюд отрицательно мотнул рогатой головой – с просительной. Демон зарычал, показал клыки. Дикарка отступилась, с безразличием пожала плечами и… воткнула себя кинжал в горло. Упала, задергалась. Затихла.
Мутанты и подобия осатанели. Раскричались, заспорили. Особенно те, у кого были выбриты лбы. Кто в масках и с серьгами в ушах – меньше. Серый демон получил кулаком по морде, сам кому-то врезал. Его дружок потащил из-за пояса странный, короткий огнестрел, но говорил негромко. Его послушали, повременили. Потом приехал на своем недоразумении, недостойном зваться лошадью, вождь, тот самый, из предателей первого штурма. Ему подчинились.
Отряд снова построился в походную колонну, двинулся дальше. Миэн трясло. Она чувствовала на себя многие взгляды. Слышала шепот и шипение. Чувствовала себя такой маленькой в этом огромном, отравленном мире, такой одинокой и непонимающей. Хотя и знала, что ее опять просили убить. От того что в очередной раз ее защищал мутант становилось как-то по-особенному горько.
---
- Моя удача, - проворчал Ханнок, когда Ньеч осмотрел разбитый нос и сказал, что все само заживет. Прозвучало двусмысленно, но зверолюд того и хотел. Горцы с озёрниками снова возвели походный форт, но в этот раз от северной помощи отказались.
- Успокойся, Сарагар, - сказал Аэдан, - Она не могла требовать твоей добычи. Она была не в себе. Твое право не делать красиво, если не хочешь. Правильные южане такой подход ценят даже выше.
- Кстати о правильных южанах… Аэдан, этот твой "Старик", мой предок, сам-то ее не убьет?
- Понятия не имею, - пожал плечами Кан-Каддах. Такая откровенность подкупала, - Отец ненавидит Сиятельных. Но иногда бывает сентиментальным. Скажи ему, что тебе греет душу ее медленное одичание. Что ты любуешься ржавением ложных идолов.
- А еще хочу сокрушить цивилизацию под своими ужасными, тяжелыми копытами, - вздохнул Ханнок, вспомнив.
- Хо?
- Не обращай внимания.
-Ты хоть сможешь сказать-то это, витязь?
- Аха. Мне уже легче, - химер почти не кривил душой. Он и самом деле на пепелище заставы защищал имущество, или, если чуть красивее - присягнувшую ему деву войны. И если бы убитая чувством мести не зарезалась, попытался бы решить дело мирно.
После очередных орденских художеств странное, неестественное желание хранить и защищать угасло. Химер надеялся, что это навсегда, а не временный спад. И позволил себе смалодушничать и не поднять тему в разговоре. Вместо этого спросил: