[Chain]

Присутствуют нетрадиционные отношения, хотя рассказ написан совсем не для того, чтобы насладиться их смакованием.

Вдребезги

Скрытый текст - вдребезги:

Одна из тёмно-алых дверей вдоль тёмного коридора приоткрывается и наружу выскальзывают белые поблескивающие пальцы, плавно сгибаются.

- Рыжик, расскажи, как ты попал сюда.

- Да я тебе уже сто раз рассказывал.

- Расскажи ещё раз, пожалуйста.

Гладкая и твёрдая ладонь соскальзывает, пытаясь уцепиться за край двери. Обнажённая кукла медленно выглядывает наружу. Безликая голова поворачивается и смотрит вдоль полутёмного влажно-зелёно-алого коридора, усеянного мелким мусором. Очки, телефоны, часы, даже несколько ботинков....

Бесшумно смыкаются стальные двери.

- Я работал молотобойцем, подмастерьем кузнеца - сколько себя помню, с самого детства. Сидел внутри такой большой металлической штуки, похожей на человека, и управлял её ручищами. Ну, как бы сам становился этой штукой, и со всей силы бил туда, куда показывал кузнец. Это не все могли делать, только такие сильные, как я. Ха-ха, бить у меня всегда получалось лучше всего.

- Ха. Да, зубы ты умеешь выбивать.

Шарнирная кукла, стройная и белоснежная, отпускает дверь, и с лёгким жужжанием идёт по коридору, шатаясь и покачивая руками, с трудом удерживая равновесие. Падает с громким стуком, поскользнувшись на красном полу и так же, в полной тишине, скользит по нему, пачкаясь алым, пытается встать. Красивые механические пальцы загребают по полу, натыкаясь на зубы, авторучки и прочее мелкое. С трудом опирается на узкие руки, надсадное жужжание... Падает, стукаясь гладкой, безволосой головой об пол. Упрямо двигается, отталкиваясь к стене. Встает на скользкий твёрдый пол и опираясь о зелёную стену, медленно идёт к стальным дверям в конце коридора.

- Работа была страшно скучной, было очень жарко. И кроме работы заняться было практически нечем. Спать, жрать или слоняться туда-сюда. И знаешь, я даже обрадовался, когда начался пожар... Удивительно, что я сам не додумался его устроить... Почти не помню, как выбрался. Помню, что я очень долго шёл сквозь огонь, вокруг всё обрушивалось. Я видел, как плавятся мои большие железные руки... Очнулся уже в больнице. Ну, мне сказали потом, что это называется больницей, а тогда ведь я ничего не понимал... Я очень долго так провалялся в этой больнице, пока заживали ожоги, и... однажды ко мне пришёл красивый мужчина, в чёрном костюме, и подарил мне цветы. Они были ужасно красивыми, красными... Как кровь и огонь. С такими, знаешь, искрами, когда бьёшь по детали кувалдой... и на металле вспыхивает искристый огонёк... Мне показалось, что я ничего красивее раньше не видел. Мне ведь... никогда раньше не дарили цветов. Короче, я почти влюбился в этого мужика, а он сказал, что мне больше не надо работать в кузне, что теперь я буду жить в этом городе, и что мне нужно найти новую работу. И ещё добавил, что меня будут бить по роже, если я стану бездельничать. Такие тут, типа, правила. Ну, это ты сам знаешь.

- Знаю, но меня что-то никогда не били.

- Это потому, что ты самоубийца. Таких, наверное, не положено бить.

- Ага, такие сами себя бьют...

Коридор плавно темнеет, сверху вниз, и когда кукла добирается до зеркальной поверхности и упирается в неё ладонью, пачкая сталь, - тьма поглощает всё.

* * *

Так непривычно идти пешком. Яркие электрические насекомые бегут огромными стаями с обеих сторон, взлетают вперёд, передо мной, распахивают яркие плоскости светящихся крыльев, я прохожу сквозь них, покачиваясь и глядя на дорожное покрытие, между бесчисленными ногами прохожих. Прохладный ветерок обдувает моё горячее лицо, уже не такое красивое, как утром. Красные тёплые капли срываются с кончика моего носа и губ, исчезая пятнышками под обувью всех размеров и форм, и они мягко вспыхивают, прикасаясь к потрескивающим плиткам тротуара, отдавая ему свою энергию. Люди - живые клетки городских мышц, батарейки и кулаки, и я не удивлюсь, если многие из них работают не только палачами, но и пешеходами...

Каждый должен заниматься своим делом, если не хочет получить по роже.

Нет, я серьёзно... Я сам долго не мог поверить. Повезло, сразу же получил работу, роскошную работу - просто ездить в машинах. Ха-ха, да просто кататься по городу в шикарных машинах и... разбиваться в авариях. Но сейчас я обычный бездельник. И уже на своей шкуре убедился в твёрдости местных законов. На счёт каждого бездельника город записывает удары. По роже. С определённым интервалом, учитывающим физическое состояние и возраст. Обычных, простых ударов по роже...

Упав на колени, кланяюсь городу, сплёвывая скопившуюся во рту кровь, и меня обходят стороной, проклиная очередного трудягу-наркомана. Не самая худшая работа, кстати. Смеясь, отталкиваю от лица холодный тротуар, с усилием упираюсь в него ладонью. Бреду дальше.

Люди, обходящие меня, потребляют рекламный свет, сверкающий между силуэтами тёмных тел, расплывающимися в моих глазах, ныряющих между пятнами света. Бесчисленные человеческие тела заряжают город энергией, двигаясь по его улицам, как обогащенная кислородом кровь. Поток массивных и роскошных машин, гладких, как туши морских животных, с лёгким шорохом катится вдоль моего угасающего, сужающегося сознания, и отражает созвездия рекламных галактик. И я знаю, что ни одна из этих машин не катится просто так... В этом, с виду праздном и весёлом мегаполисе все заняты своим делом, никто и никогда здесь не развлекается так, как это делали раньше. Есть люди, работа которых состоит в том, чтобы улыбаться. Они работают на репутацию города.

Проезжающая мимо машина зацепила ногу, и я немного пришёл в себя. Перед глазами мелькали цифры, показывая интервал, оставшийся до следующего удара - от любого случайного прохожего. Выпрямился, стиснув зубы, обнажив их в широкой и бесплатной улыбке, и пошёл сквозь толпу - к сверкающим, колючим лучам света. Всё быстрее и быстрее шагая, с трудом удерживая равновесие, неуклюже размахивая руками. Люди не отталкивали меня, освобождая дорогу и гадали, должно быть, чем именно я зарабатываю себе на жизнь.

Голубоватая голограмма обнажённой девушки, зазывающая плавными движениями красивых рук, приняла меня в свои призрачные объятья, наклонив безглазую голову. Пройдя сквозь неё, успел заметить отражение своей окровавленной, всё ещё красивой мордашки в витрине, сгруппировался, неуклюже закрывшись руками и... нырнул в темноту, в тёмную и бездонную пропасть, едва успев ощутить удар. Кажется, очень неплохой удар. Надеюсь, я хорошо выполнил свою работу и врезался так, как и должен был. Разбил вдребезги.

* * *

Будущее фальшиво, как кем-то написанный рассказ. Дорогие роскошные машины на улицах на самом деле дешёвая подделка, лишь немногие их них имеют настоящее, огненное сердце и тяжёлый, металлический корпус, все прочие лишь хрупкие игрушки на батарейках. Наверное, и выпускают их в прозрачных пластиковых упаковках. Кто-то таинственный и огромный вскрывает их зубами и пускает кататься по своей игровой площадке, по бесконечному безымянному городу, ночью и днём, в неостановимом движении - катятся яркие, футуристичные модельки по своим питающим линиями, и иногда разбиваются в запланированных авариях.

В этом фальшивом, придуманном будущем люди превратились в кровь. Слились в общую, одинаковую массу питательной алой жидкости, тяжело катящуюся по бесконечным огромным улицам, в бездумном, тупом движении шагая сквозь толпы электрических призраков, призывающие потратить заработанные удары. Хорошие, честно заработанные удары - не те, что нужно получать по лицу. Существующие лишь на вашем счету.

Поддайся прелестям электрической шлюхи, пройди сквозь неё, врежь хорошенько бармену и выпей свою порцию разрешенной лёгкой наркоты - в роскошных комнатах пыток, где тебя за твои же деньги лишат слуха, зрения и остатков невыбитых мозгов.

Один из посетителей таких забегаловок, парень лет двадцати с лишним по имени Рыжий, свирепо, с пиратским синим прищуром, осмотрел дергающееся, вопящее пространство, распираемое взрывами музыки и света, и сжал свою длинную ладонь, в крепкий и исколоченный кулак со сбитыми костяшками, заметно тронутый рыжеватой шерстью. Такая же роскошная шерсть покрывала всё его массивное тело, бурно произрастая на кистях длинных рук, на выпуклом, крепком щите груди, плотно обтянутом белой майкой и тёмным рабочим комбинезоном, на крепких, тяжёлых ногах, обутых в настоящие, старые ботинки из прочной кожи. И переходила в совсем уж бурные, дикие заросли на его голове, опускаясь на широкие плечи - настоящими языками пламени...

Будь этой шерсти лишь немного больше, его можно было бы назвать морфом, подмешавшим зверятинки в генокод, но парень был чист. Таким уж он уродился, и об этом говорило его лицо - слишком некрасивое, чтобы принадлежать измененному. Острые, резкие черты его лица трудно было назвать привлекательными. Это лицо было создано для того, чтобы врезаться в память, но не в качестве приятного воспоминания, а как лезвие топора - встретившись с вашим личиком в самом настоящем ударе. В пьяной, бессмысленной драке.

Подняв кулак, Рыж взрезал им по стойке, да так, что сидящие рядом покачнулись на стульях, и над ней воспарило милое виртуальное личико, с хрустом расколовшись на части. Символ местной валюты, Удар, выглядел именно так. Расплатившись, Рыжий добил свою наркоту, резко запрокинув голову (однажды он исследовал состав этой жидкости: оказалось, что это простая вода со вкусовыми добавкам... ещё одна тайна города) и направился к выходу, оставив корчащееся, орущее пространство за широкой спиной. Казалось, что содрогающиеся в нём люди на самом деле неподвижно стоят на месте, а дергается лишь пространство - как экран барахлящего телевизора. Свет и музыка танцевали людьми.

Будущее фальшиво, как выпивка, состоящая из воды, но почему-то пьянящая. Как виртуальные удары, раскалывающие ненастоящие лица...

Почти до хруста сжав острые зубы и кулаки, глядя в текущую реку "крови", казавшиеся одинаковыми лица (несмотря на футуристичное уродство и красоту некоторых из них), Рыжий едва удержался, чтобы не начать месить их всех прямо сейчас. Нет, они его не получат. Малыш сядет в его машину и они вместе уедут из этого места. То, что этот город бесконечен - это, скорей всего, такая же иллюзия, как и всё остальное. Да. Мелкий не получит ни одного из причитающегося ему ударов. Любой, поднявший на него руку, превратится в кровавый кисель, с плавающими в нём осколками зубов.

* * *

- Самоубийство. В нём... нет ничего плохого, - тихо прошептал Мелкий. В полумраке трудно было определить его возраст. Кажется, он был молодым человеком лет шестнадцати. Может быть, старше. - В нём вообще ничего нет...

Пол представлял собой равномерный слой слабо освещенной одежды и коробок со всяким барахлом, незаметно переходящим в кровать, на которой и возлежал Мелкий. Подняв руки, он тянул их к ярким гирляндам, опутывающим полки на стенах, провисающим подобно лианам под потолком. Меняющие цвет лампочки отражались в его очках. Их цвет сменился на фиолетовый, потом на красный и синий. Парень перекатился на бок и устроился поудобнее, засовывая худые длинные руки под мягкие подушки, вытягивая ноги под одеялом.

- Что может быть плохого в смерти? В ней же ничего нет, абсолютно ничего. Как можно относится к ничему?..

Лампочки сменили цвет и часть из них погасла, подчиняясь программе. Звучала негромкая умиротворяющая музыка из смеси какой-то древней музыки, кошачьего мурлыканья и металлических щелчков. Запищал искажённый женский голосок, повторяющий одну и ту же фразу, в такт музыке и Мелкий сладко зарывался в подушку лицом. Смерть, смерть, смерть, зачем простому человеку думать об смерти?

- К ничему... можно относится по-разному. Наверное... это зависит от того, какое у тебя настроение. Ха... Можно грустить, можно радоваться А можно... а можно вообще никак об этом не думать. А просто зачем думать... об пустоте?

Если вы впервые попадаете в город и находите себе хоть какое-то жилище, вам могут позвонить и предложить работу. Если откажетесь, перезвонят попозже, с каким-нибудь другим предложением. На ваш телефон поступает звонок и обычный, ничем не примечательный голос вежливо спрашивает у вас, не хотите ли вы стать самоубийцей. Вы спрашиваете, не означает ли это, что вам придется немедленно убить себя. Нет, отвечает голос. Вас убьют, когда это потребуется. Вы взволнованно дышите в трубку. А какой шанс того, что таинственному работодателю потребуется вас убить? Трубка отвечает тишиной...

- В смерти нет ничего плохого и ничего хорошего... потому что мы все уже умерли. И попали в ад. Правда, рыжик?..

Мелкий сжимается, обнимая свои худые ноги, прижимает колени к груди и тихо-тихо, почти беззвучно смеётся, пока последняя лампочка не угасает, и тогда Мелкий умолкает тоже. Как тогда, разразившись внезапный смехом, он замолчал, а потом голос из трубки наконец-то ответил ему. Вероятность того, что его потребуется убить настолько мала, что её практически не существует. Поэтому вам будет очень выгодно отдать свою жизнь городу. Главное - действительно желать покончить с собой. Но вам ведь это будет не сложно?.. Голос не врёт. На экране телефона написано, что в этом голосе нет лжи.

И тогда Мелкий соглашается работать самоубийцей.

* * *

Насыщенно-кровавый, будто бы влажный пол плавно переходил в тёмно-зелёный цвет высоких стен длинного коридора, упирающегося в отполированный металл тяжёлых раздвижных дверей, и в темноту потолка. В секции Мелкого были четыре одинаковых двери, скрывающие за собой четыре одинаковые комнаты, одна из которых принадлежала ему.

Босые подошвы коснулись пола, очень гладкого, сухого. Мелкий спокойно выглянул наружу, а потом вышел в коридор и сложил руки на груди - чтобы не выдать их дрожь, лениво рассматривая посетителя - высокого красивого мужчину лет сорока, в строгом тёмном костюме, с аккуратной короткой причёской, выбритого почти до синевы. Он напоминал какого-то актёра, как и все представители города. На его руках были новенькие кожаные перчатки, плотно облегающие крепкие ладони с длинными пальцами.

Он улыбнулся мальчику, голливудской белоснежной улыбкой.

- Вы пришли убить меня?

Мелкий едва заметно вздрогнул, когда мужчина одним красивым движением вынул свой пистолет. Вид этого оружия ему не запомнился, лишь общее впечатление от него: красивая в своей простоте вещь, ощутимо тяжёлая и невероятно реальная - с таким множеством деталей, составляющие его общий вид, которые редко замечаешь в других вещах. Тем более за столь краткое время.

- Нет.

Мужчина протянул пистолет рукояткой вперёд и как только Мелкий взял его, ещё раз улыбнулся ему и ушёл. Когда двери сомкнулись за чёрной спиной, Мелкий медленно опустился на колени, прижался лбом к холодной, болотно-зелёной стене, и ему почему-то подумалось, что он провалится в неё, когда нажмет на спуск. Бледная узкая рука безвольно сжимает удобную, рифлёную рукоять, хранящую чужое тепло. На самом деле он весил не так уже и много, около килограмма с лишним. Наверное, он так ослабел за последние дни. Ему казалось, что он сможет удержать его только обеими руками...

Куда стрелять? В рот или висок? Или приставить к груди?

Темнота словно бы опускалась сверху вниз, и когда Мелкий встал с пола и скрылся в своей квартире, тьма заполнила коридор целиком.

Несколько минут спустя раздвижные двери начали медленно расползаться в стороны, и в них вцепились исцарапанные, цепкие пальцы, поросшие рыжими волосками. Разжав проклятые двери, в коридор влетел крепкий рыжеволосый парень, одетый в новый, разорванный в нескольких местах комбинезон, с логотипом в виде гаечного ключа на груди. Злобно оскалившись, рыжий буквально пролетел расстояние, отделяющие его от закрытой, молчаливо-красной двери и врезался в неё плечом. И ещё раз, со всей силы, выбив к чертям замок, а потом кубарем влетел внутрь.

- Мелкий!..

* * *

Вспышка в темноте. Вот так, очень просто можно будет описать смерть вселенной, когда она схлопнется в точку.

Ничего кроме этой вспышки Рыжий и не увидел. Оглушенный, застыл на месте, не в силах сдвинуться с места. Какое-то время спустя попытался позвать Мелкого - медленно приближаясь, на ощупь, в полуобморочном состоянии, пробираясь через какой-то хлам в коробках. Мелкий вечно захламлял квартиру - будто жил в большом и просторном доме, а не в том крошечном жилище, что выделяли самоубийцам. И покупал себе слишком дорогие, диковинные вещи, тратил на них почти всю зарплату, а потом жил почти впроголодь. Сумасшедший, непригодный для жизни...

Наконец-то Рыжий делает вдох и Мелкий шагает к нему из темноты. Протягивает к нему бледные руки и...

- Рыжик!

Стук сердца, удар, стук сердца, удар, стук сердца, удар...

- ...!!!

Рыжий слышал, как прозвучал выстрел, видел его на глазной сетчатке, чувствовал на языке. Комната расширялась и сжималась вокруг него - частыми хриплыми рывками, в такт его дыханию, а в глазах вновь и вновь вспыхивал выстрел. И ему казалось, что самоубийца стал ещё меньше, чем обычно. Тело его было твёрдым, узким и очень гладким. Узкие руки - неожиданно сильными.

- Куда... ты выстрелил?

Мелкий берёт его руку, кладет его ладонь на свою обнажённую грудь.

- Вот сюда, в сердце.

Пальцы Рыжего натыкаются на острые, твёрдые и неровные края широкого отверстия. Проваливаются внутрь, в пустоту. Мелкий прижимается безглазой головой к его плечу. И тихо шепчет.

- Тихо, Рыжик, тихо. Всё хорошо. Я живой, со мной всё в порядке. Успокойся.

Рыжий пытается вырваться, отстранится, но Мелкий тяжело наваливается сверху, прижимается лбом к его лбу, холодные пальчики ложатся на его пылающие щёки. Кукла почти лежит на нём. На этой узкой, крошечной кровати по-другому и не устроится. Рыжий плачет, прижимает друга к себе и постепенно успокаивается. Даже улыбается. Тело Мелкого очень узкое и хрупкое, как фарфоровая статуэтка. Бесценное, живое...

- Просто кошмар приснился. Всё хорошо...

Юноша расслаблено вытягивается на нём, прижимается тёплой щекой к его широкой груди, слушает стук большого, сильного сердца и продолжает шептать ему, что-то ласковое, успокаивающее. Сон, дурацкий сон. Кошмарный бесконечный сон...

Всё хорошо.