Звон гонга раздаётся над площадью. Гул тысяч голосов на миг прекращается, и Лалех благодарит Пряху за мгновение тишины. Потом он обрушивается с новой силой — всё равно что бетонная плита падает сверху, погребая под собой девчонку-касфиру. Она чувствует все колебания воздуха, который стонет, обнимая её за худые плечи. Пытается защитить, но не может. От взоров толпы не скрыться.
Среди мужчин и женщин, которых привели сюда в оковах, она — самая дешёвая. Лалех одиннадцать. Она слаба и не столь быстра, как сверстники-мальчишки. Она глядит на мир из-под смоляных кудряшек, что падают на лоб, а в глазах — боль и недоверие.
Она — касфиру с рождения. Пустынная колючка, рождённая раньше срока в пыльной Шандрии, городе мёртвых. В месте, где захлебнулся кровью мятеж, охвативший половину острова. У касфиру не было шансов — эту историю девочка знает с тех пор, как научилась понимать смысл сказанных слов. Но даже несмотря на поражение, о них слагали песни по сей день — о таких, как её отец, Чёрный Лев Кироса. Имя, которое нельзя произносить вслух.
Но всякий раз, когда страх и боль становятся нестерпимы, она обращается к нему в мыслях. И тогда... Тогда кажется, что он рядом. Стоит за плечом, опустив тёплую ладонь на макушку, и ветер треплет чёрные косы. Самый близкий и родной человек, которого Лалех никогда не увидит.
...Призывно щёлкает плеть, и шеренга движется дальше. Лалех делает шаг вперёд — осторожно, чтобы не наступить на пятки идущего впереди мужчины. Он появился среди них недавно, и она до сих пор не знает его имени. Однако щиколотки обнимают стальные звенья — нехороший знак. Ноги самой Лалех свободны: только запястья соединены с общей цепью. Впереди — примерно дюжина касфиру. Позади — она оборачивается — примерно столько же.
Медленно, как умирающая гусеница, они взбираются на помост. Ветер доносит слова, но Лалех и без того знает их наизусть. Ей хочется заткнуть торговца его же криком, и желание это столь сильно, что на лбу выступают капельки пота. Тонкие пальцы сжимаются в кулак, как если бы она желала раздавить в ладони насекомое. Мелкая рябь воздуха превращается в крупную дрожь и волной прокатывается над головами зевак.
Площадь будто накрывают коконом. Незримым и непроницаемым. Торговец продолжает разевать рот, но ни единого звука не доносится с возвышения. На краткий миг Лалех кажется, что она оглохла или сошла с ума, а потом внутри что-то с треском лопается.
Перед глазами темнеет, и касфиру спотыкается, нарушая и без того нестройную линию. Голова кружится, и Лалех ощущает, как волна слабости подкатывает к горлу. И только невероятным усилием воли она продолжает держаться на ногах. Если упадёт — ей конец. Никто не даст и медяка за больную и немощную.
— Сколько за неё? — один голос выбивается из хора толпы. Негромкий, но каким-то чудом слышимый всеми.
Лалех поднимает голову и видит господина в расшитой золотой нитью тунике. Высокий лоб и серебряные нити на висках. И лукавый взгляд тёмных глаз, которым он скользит по её лицу.
— Два сарба, господин, — в голосе торговца слышится удивление.
— Превосходно, — на вытянутом лице расцветает улыбка. Один нетерпеливый жест, и щёлкает замок. Тонко звенит металл — цепь касфиру нарушена. Лалех свободна.
Не веря собственному счастью, она делает два нетвёрдых шага к краю помоста. Головокружение снова возвращается, но теперь её подхватывают под руки, не позволяя упасть. Заплетающимся языком она благодарит господина, чей голос шелестит наверху:
— Не господин, дитя. Мастер, — он уводит Лалех всё дальше от площади, и гул голосов стихает за спиной. — Мастер Авирам. Зови меня так впредь.
Они шагают по улицам Кироса, и ветер сушит на щеках непрошеные слёзы.