- Господин Хал-Тэп, я вижу, ваши дела процветают, - внезапно сказал Ханнок. Зверолюд обычно был молчаливым и подозрительным, но сегодня что-то осторожничал меньше. Ньеч подумал про себя – следствие ли это их безумных приключений, или же у рогатого в озверении и впрямь наступила какая-то новая, стабильная фаза? И если да, то можно ли этот успех, если это успех, приписать его усилиям, Тилив Ньеча из Отомоля?
- И гостеприимство ваше безупречно. Дома не каждый нобиль может позволить себе поить незнакомцев какао.
Да, кстати. Ньеча все еще интересовал этот вопрос.
- Ох, не делайте мне больше чести, чем я заслуживаю, дружики. Тьолль видит, в этом году из-за склок с озерниками в Кохорик караваны идут с перебоями, но я вполне могу себе это позволить.
Красные демонские глаза заинтересованно сверкнули.
- Вы торгуете с Севером? Но ведь Озерный край к востоку от этих мест? Неужели Нгардок нашел обходной перевал?
- Причем тут Нгардок? – нахмурил бровь Хал-Тэп.
- Это сарагарский нетопырь, господин мой, - вмешался Аэдан, - Рога отрастил, но до сих пор щетинится от мысли, что вражий город мог обскакать его родной.
- Тогда пусть будет спокоен, - дикий маг откинулся на спинку стула, - Мы уже сорок лет не торгуем с карантинничками.
- Откуда тогда сырье? - Ханнок явно не поверил, - Да еще такое хорошее?
- Из Страны Какао же, ясен мой свет, - пожал плечами Хал-Тэп.
- Но… она же погибла при катаклизме?
- Да нет, живет помаленьку. Или ты думаешь караванщики и прочий товар из воздуха достают?
- Почему тогда у нас ничего подобного нет? Ни сырья, ни всего прочего. Боги, я вот смотрю и вижу, что вон тот ларь из эбенового дерева. А эта пепельница… молочный нефрит из Хенальхи, я правильно понимаю?
- Хо, да ты ценитель, зубастик, - добродушно хохотнул горец, - Сразу заметил.
- И все же? Почему у нас этого нет? – упрямо повторил Ханнок.
- Частная, нелицинзированная торговля с карантинными землями запрещена, - суда по стремительно нормализующейся манере речи, хозяина весь этот разговор начал утомлять.
- Это редко когда кого останавливало…
- А подумать? Уж прости меня, друг, но что ваша глухомань может предложить миру помимо оливок, орденских побрякушек, да вольчатины? Шелк вам сбывать еще можно, его и так нынче в каждом княжестве собирают, но переводить на законтурцев импорт?
Законтурцев. Слово больно резануло и самого Ньеча. Ханнок не стал отвечать, уставившись на опустевший бокал.
- Простите, почтенные, - внезапно сказал Шаи, не иначе как тоже задетый, разбуженный своим же мастерством, - Дома на церемонии у нас принято говорить не о политике с экономикой!
- Прошу меня простить, дружики, увлёкся, - Хал-Тэп провел рукой по лицу, словно снимая наваждение, - О чем же тогда надо вести речи?
- Ну… О культуре, например. И красивых вещах. Вот, я вижу у госпожи прекрасное ожерелье. Четыре соединенные цепочкой личины, из золота, сердолика и бирюзы. Я правильно понимаю, что это традиционная аллегория четырности богов и единства священных противоположностей?
Женщина захихикала, прикрыв ладонью лицо.
- Что вы, юный владыка, это просто означает, что когда Тэппи за мной ухаживал, то принес в дом четыре головы моих кровников. У меня и до того не было сомнений, а после не стало и у клана. Это было так красиво!
- Да, хороший год, - мечтательно сказал горный лекарь, смотря на стену, где висел меч в потертых ножнах. Под ним находилась полка, а на ней… кувшин? Или все же ваза? Ханнок наверняка знал нужный термин, Ньеч же затруднился, как ему следует назвать искусно вырезанное из глины подобие головы. Огарковской, явно, хотя и в молодой, еще не сморщенной фазе.
- Понятно, - Шаи выглядел чуть обескураженным первой попыткой, но нашел силу воли для второго боя, - А этот замечательный кувшин…
Аэдан подавился и закашлялся.
- Да не беспокойся так, сойданов сын, - сказал Хал-Тэп, - Я понимаю, что молодому человеку еще надо многое узнать. Тем более, что он подарил нам такой замечательный вечер. Я был неправ, задирая его. Это действительно правильная, старо-тсаанская церемония.
Дикий маг учтиво склонил голову перед тихо паникующим Шаи. Поднялся и вышел из комнаты.
- Это урна нашего первенца, - сказала женщина. Нобилю, без следа вражды, но смотря не на него, а куда-то далеко, - Хороший мальчик.
Ханнок так и промолчал весь остаток вечера, ожив лишь когда фигуристая служанка забирала у него поднос со съеденным. На девушку он смотрел странно, долго, а затем, словно очнувшись, резко отвернулся, уставившись в стол.