Когда Ньеч вошел в гостевую залу там был Аэдан, сидевший за столом, занятый своими мыслями, в компании со стеклянным кубком и бутылкой вина. Звероврач не стал им мешать. А еще, у длинной стены стоял сарагарский химер. Ханнок изучал роспись, красочную, в диковатом, но жизнерадостном варварском стиле. Ньеч часто замечал за бывшим элитным гончаром такое – похоже, профессиональная деформация.
Лекарь хотел было уже пройти мимо, к лестнице на отведенный им чердак. Но сам по пути заинтересовался фреской. Все-таки отцу удалось вколотить в него самого кое-какие знания об искусстве. Сюжет из классических – Неистовая Нгаре на облачной колеснице, отстреливающая улепетывающих демонов из своей Громовой Пищали. Волосы Покорительницы Бурь разметались на половину стены, слова боевого клича были тщательно выписаны рядом с божественным оскалом. Из-под копыт лошадей били молнии, осерпованные колеса мололи вражьи кости. Выкрашенные аурипигментом нечестивые пучили серебряные глаза, закрывали четырёхпалыми руками лысые головы, путались на бегу в белых тогах.
У заказчика было весьма своеобразное чувство юмора.
- Ханнок, а ты часом не знаешь, кто такой Тейорре? – внезапно для себя самого спросил Ньеч.
- Тейорре? Не слышал такого… - прорычал зверолюд, явно удивленный, что огарок обратился к нему. Даже посмотрел на Кан-Каддаха, но тот продолжал молча крутить в пальцах ножку кубка.
- Хм. Прискорбно… Хотя, погоди, а если так – Тьолль?
Сарагарец задумался. Потом радостно оскалился:
- Ахха! Помню такую. В укульских святцах она упомянута как мелкая божкиня сте-ри-ли-зации и металлических протазанов... нет, протезов. А почему ты спрашиваешь?
- Так, понятно. Тавалик, это мать твоя, - опередил Ньеча Аэдан.
- Прошу прощения?
- Проси не у меня, - терканай встал, со скрипом отодвинув стул, и подошел к двери в жилые комнаты. Легонько стукнул костяшками пальцев по притолоке:
- Госпожа моя, у вас часом календарного диска не найдется? Мне надо кое-что разъяснить моим северным друзьям.
Пару минут спустя к ним вышла та самая женщина, что сопровождала Хал-Тэпа к убежищу у стены. У Ньеча на мгновение мелькнула мысль, что она кто-то больший для хозяина дома, чем просто коллега. Неловкая, даже в чем-то нелепая мысль. Впрочем, стало не до нее – им вынесли триптих, резной, ценного красного дерева. Когда раскрыли, отомолец ощутил досаду. Чему, интересно, собрался учить его Кан-Каддах, показывая Солнце Каннеша – повсеместный на севере символ царских времен? А потом всмотрелся и отругал себя за узость разума.
На первый взгляд композиция была до боли знакомой. Четыре луча, образующие звезду, основу рисунка, увенчанные символами старших богов – меч Кау, колесница Нгаре, молот Ахри, ладья Иштанны. Четыре косых луча, по числу первенцев – Нгат, Чогд, Тсаан, Канак. Много второстепенных секторов и символов. Четыре высоких герба, по числу племен. Четыре знака благородных сословий. Четыре цвета для стихий. Четыре цвета для сторон света. Четыре времени года. Восемь дней недели. Восемь дисков – луны и планета. Шестнадцать тотемных чудищ. Всюду четверки и производные от них. Тщательно исполненные фигуры Кау и Нгаре на створах, обозначающие, что резали под нгатая. Мир в миниатюре.
Переставляя фишки по секторам и лучам, или вращая металлические кольца в более дорогих моделях, можно было выяснять ритуальную дату, молиться, гадать на удачу или просто коротать время за игрой.
- Солнце Юга, - сказал Аэдан и принялся указывать на отличия, - Вот здесь у нас восемь озверений, восемь рогов и четыре карлика. Но вас сейчас интересуют боги.
Палец указал на косой луч, посвященный Нгату. Звероврач заметил, что косой крест на южной модели был равен длиной главному. И помимо имен праотцев его украшают дополнительные символы. В данном случае – стилизованный клык.
- Вот Цамми, он же Дзаму, нефритовый дракон Джед-Джея.
Ньеч вспомнил сказанные ранее слова "Даже богов внезапно стало восемь".
- Вы поклоняетесь червю расписных дикарей? – Ханнок приоткрыл пасть от изумления.
- Мы сами теперь такие, - поморщился Аэдан, - Дракон популярен у змеелюдей и химеров.
Палец сместился на четверть диска. Веретено.
- Вот Шанад, она же Тшанд, ткачиха судеб людей из Озерного Края.
Еще четверть. Кристалл.
- Вот Ирдаш, он же Иль-Дасач, обсидиановый кузнец дома Дасаче.
Вот теперь пришла пора удивляться Ньечу.
- Но…
Аэдан прервал его, нетерпеливо покачав головой. Последним из новых был калам.
- А вот Тейорре, она же Тьолль, леди кодексов дома Тавалик. Хоккун ее консорт.
У Ханнока было очень странное выражение морды.
- Интересно, что сам Хоккун об этом думает…
- Ишканха еще стоит, - пожал плечами Аэдан, - Похоже, он не против.
Ньеч усмирил разбегающиеся мысли и спросил:
- Откуда вообще появилась эта Тьолль?
- Она – божественная царица страны Тавалик, еще до вашего исхода с внутренней стороны.
Ньечу не хотелось в это верить.
- Если это так, то так мы могли ее забыть?
- Укуль, док. Их доброта убивала душу быстрей свирепости Омэля.
---
Хал-Тэп пришел из пристройки в сумерках. Пока медитировал, восстанавливая силы, женщины его дома накрыли стол. Подтянулись остальные "хозяева", а также большинство "гостей". Ньеч, проведший все время до заката в мыслях о богах и бумаге, спросил у дикого мага, как раз воссевшего – истинно такое слово – во главу стола:
- Прошу прощения, коллега, за бестактный вопрос. Как переводится ваше имя? Признаться, мне очень неловко, на севере мы утратили многие слова из языка старого Тавалика…
Спросил, хотя уже чувствовал, что зря нарывается невежеством. Но разбуженные проклятым Кан-Каддахом сомнения терзали его голодом по словам.
- О, коллежек, себя не вините. Не таваликки это вовсе. Я долго жил у илпешей, с их языка это "Половина морды".
Происхождение прозвища и так было очевидным, но горец все равно снял маску. Оказалось, что второй глаз у него все же был. Но такой, что лучше бы и без него – большая часть глазницы заросла кожей, виднелось лишь круглое отверстие, с мелкую серебрянную монету-ноготок величиной. И цветом. Бельмо, глубоко утопленное в череп, тускло отсвечивало белым. Вся правая половина лица, за исключением носа, была иссечена разноцветными рубцами и выпуклостями, как после давнего ожога.
- Упрежу вопросы – я таким родился. В отеческом анклавце мне отказали в праве на продолжение рода, так что пришлось поездить по миру.
- Им убыток, мне удача, - проворковала женщина, разливая по чашкам из высокого стеклянного кувшина. Ньеч, задумавшись, пригубил, поначалу даже не заметив, что же пьет. А потом опознал. Какао, отменного качества, хотя и непривычно разбавленное молоком, подслащенное. Похоже, дела у горного лекаря шли хорошо, раз он мог позволить себе покупать такую роскошь. Или, хотя бы, ему удалось настолько впечатлить князя, чтобы тот отсыпал дорогих бобов от щедрот дворца. Дома, помнится, многим нгатаям доставляло немалую боль, что ингредиенты для священного напитка приходилось завозить из земель Ордена. После иссушения Канака единственным источником "питья богов" стал Укуль, год от года сокращавший поставки.
Ньеч так и не смог решить, стоит ли расценивать подобное расточительство по отношению к чужеземцам как какой-нибудь местный ритуал гостеприимства, за который им придется расплачиваться услугами. Или в качестве желания варвара пустить захожим северянам пыль в глаза.