[Mikki]

Скрытый текст - Hani4 - "Чужак в чужом краю" Р. Хайнлайн:

Имя при жизни ... Майкл Валентайн Смит. Майк.
Возраст... Около двадцати пяти
Цель возвращения - перепонимание прошлого.

Фостер поправил нимб и похлопал Майка по плечу.
- Ну что тебе на месте не сидится? Обязательно надо что-то придумать и куда-то лезть.
- Не парься, все идет как надо. Разве тебе никогда не хотелось пережить себя снова?
- Не в таком количестве и качестве.
- А мне надо. Наверное я стал слишком человеком, все время что-то хочу поменять, не могу усидеть на месте.
- Видели бы тебя твои учителя...
- Обойдемся без сантиментов.
- Ну ладно, малыш, удачи тебе.
Майк кивнул и исчез.

Дорога через пустырь петляла и кружила, то и дело теряясь в зарослях полыни и крапивы.Она то сужалась до узенькой тропинки, то растягивалась на несколько полос. Какие-то участки дороги были выложены бетонными плитами, какие-то были покрыты асфальтом, но большая часть пути была простой слегка каменистой дорожкой.
Майк шел.
- Казалось бы, не последнее существо на небесах, а куда-то лезет... Так вроде сказал Дигби, когда узнал о решении пройти путь снова.
И правда, что сказали марсиане? Нет ни малейших сомнений, что они уже знают, куда он отправился. Наверное решили, что я по их меркам еще совсем ребенок и мне положено вытворять что-то такое. Подумали об этом и решили вернуться к этому лет через много, когда все будет понятно и просто.
Они все не могут понять, что тут, на небесах я узнал столько всего. И мне просто хочется привести больше людей к пониманию, исправить ошибки. Изменить что было, вывернуть наизнанку то, что будет. Мои друзья на Земле сделали очень много, но теперь я могу больше и не будет ненужных страданий. Мы сделаем больше.
Дорога уперлась в высокий деревянный забор. Единственным проходом дальше были ржавые железные ворота, на которых розовой краской был намалеван крест.
- Не крест, а перекресток. Краска облезла.- раздался голос сзади.
Майк обернулся. Около него стояло человеческое существо, одетое в вытянутую футболку и рваные джинсы.
- Странно, я думал, что научился определять пол, пока жил на Земле.
- А нету никакого пола. Половая принадлежность накладывает рамки восприятия, которые тебе совсем не нужны.- существо вытащило из кармана мел, и подрисовало к кресту три стрелочки. полюбовавшись на свое творение, подписал снизу размашистым почерком "Обратной дороги нет. и не будет"
- Ты читаешь мысли?
- Неа, это тут не нужно. Это место такое. Все становится понятным. И твои мысли тоже. Ты же сюда пришел именно для того, чтобы понять?
- Чтобы сделать лучше.
- Ага, весь такой просветленный донельзя, прискакал сюда, чтобы вершить разумное, доброе, вечное. Казалось, что ты все понял еще при жизни, но нет, тебя понесло на любимые грабли всех начинающих демиургов. Знаешь главное правило любой техники?
- Работает - не трогай?
- Именно. Этот мир работает довольно давно, и то, что ты с ним сделал, в какой-то мере можно назвать повреждением целостности модели.
- Я бы предпочел назвать это модернизацией.
- Нет, вы только посмотрите на этого несуна разумного доброго вечного! Я знаешь ли каждый день таких вижу. И где они все? Взрослеют, обзаводятся кучей имущества и обязанностей и потихоньку забывают встречу со мной.
- Мне некуда взрослеть.
- С вами вечно не так. Ходите тут, нет, чтобы за шариком приглядывать, опыта набираться.
- Не понимаю. Ты жалеешь, что люди не помнят тебя, но одновременно не хочешь видеть тех, кто действительно может что-то сделать?
- Ты это про себя? И что же такое ты сделаешь, когда появится возможность выбора?
- Сделаю мир лучше.
- Ну-ну.
- Ты не понимаешь, зная всю историю полностью, я исправлю ошибки и не допущу лишних страданий.
- А поновее ничего сказать не можешь? Это еще на пустыре было известно.
- Я просто хочу, чтобы люди стали человечнее.
- Это говорит тот, кто выбил из своих учеников человеческую основу и сделал их недомарсианами....
- Но так же действительно лучше. Мы стали сильнее и разумнее.
- А про остальных ты подумал?
- Я тут ради них. Я приведу их к пониманию быстрее.
- И это все? Прогрессор фигов. Марсиане на Землю больше не полезут, дома куча твоих друзей-учеников, которые в лепешку расшибутся, чтобы довести твое дело до конца. Что еще надо?
- Сделать мир лучше.
- И всего-то? Тебя не переубедить.
Существо толкнуло створку ворот, и та с жутким скрипом продвинулась.
- Нечасто приходится их открывать, проржавело все...- усмехнулся Майк.
- Умные существа как правило понимают себя гораздо раньше. Упрямые идут на ту сторону. Умных больше, как парадоксально это ни звучит. Не передумал?
- А я всегда был упрямым.
Ворота с грохотом захлопнулись за спиной.

- Да, он прошел дальше. Почему? Он очень убедителен. Да и в конце концов, он славный парень. Пусть сам разбирается...

Майк сделал несколько шагов, и перед ним из дороги выросла гранитная плита, на которой знакомым почерком было написано

"Прямо пойдёшь – богатым будешь, налево пойдешь – обретешь семейное счастье, направо пойдешь – умрешь, но обретешь посмертную славу"

Майк улыбнулся и оказался на кухне своего дома. Энн доставала из холодильника пакет молока, Джубал с кислым видом смотрел в окно. Майк выглянул на улицу и улыбнулся. Все стало понятно и просто.
- Эти чертовы демонстранты портят весь аппетит. Энн, будь добра, напомни сделать зону отчуждения вокруг дворца, если соберусь становиться диктатором. В такой обстановке невозможно работать.
- Уже запомнила.
- Умница девочка, возьми конфетку. И будь добра, оставь нас. Дядюшка Джубал хочет поговорить с Майком.
- Хорошо.
Майк уселся на стул.
- Малыш, ты по-прежнему хочешь выйти к ним?
- Да. Знаешь, я думал, что есть другие способы исправить людей. Но я ошибся. Мы такие, какие есть. Удивительно, сколько всего нужно сделать, чтобы понять это. Людям нужен толчок. Пинок под задницу, если хочешь. Иначе мало кто станет шевелиться.
- Сынок, уж поверь старому больному человеку, одним пинком тут не отделаешься. Нужен специальный пинательный автомат. Для каждого взрослого дееспособного землянина Надо бы запатентовать эту идею. Черт, Энн ушла, придется отложить это на потом... Ты научил кучу народа жить лучше и дал всем желающим возможность стать лучше. Но этого мало. Дай всему человечеству гигантский пинок, чтобы до всех дошло. Но пожалуйста, постарайся обойтись без всей этой дешевой балаганной мишуры. В конце концов, мы не фостериты, чтобы устраивать шум из ничего.
- Ошибаешься, шум и отвлечение внимания - наше все. Поверь фокуснику профессионалу.
- Майк, пророки в нашем мире плохо кончают. Должен быть другой метод.
- Дорога всегда одна. И за нее надо платить. У меня есть деньги благодаря родителям, Есть самая лучшая семья, благодаря вам всем. Остался один единственный путь. Ты даже не представляешь, что мне пришлось пережить, чтобы понять это.
- Они не остановятся ни перед чем.
- Я знаю. Я тоже. И это совсем не страшно.
- Опять марсианские штучки?
- На этот раз только человеческие. Я знаю, чем все закончится, и понимаю, почему все были против, и понимаю, почему все так легко согласились. Они знали, что я пойму и ждали этого
- О чем ты?
- Не важно. Уже не важно. Продолжайте пожалуйста все, что собирались делать, а мне пора.

Майк вышел к толпе.

Скрытый текст - Арык - А. Лазарчук/ Параграф78:

Яблони Марса цветут красным

00:00:03

Я разбирал мир на кирпичики кварков, собирал новый, подвешивал в пустоте космоса, раскручивал шестью оплеухами, топил в огненной купели сгоревшей звезды, собирал снова… Бог умер, заключение патологоанатома: скука. Увы, мой огненный шторм все не идет – заплутал, заблудился, канул в черную дыру времени, и я не знаю, как его оттуда достать. Кажется, это единственное, чего я не знаю…

«Поиграй со мной, – нашептывает вечность, – и я помогу…»

«Отстань, – бурчу неохотно, – устал от тебя…»

«Последняя игра, – в голосе вечности нетерпение, – обещаю…»

«Черт с тобой, – бросаю в сердцах, – все равно ведь не отвяжешься!»

Мир раскручивается чертовым колесом рулетки, мельтешит красное и черное, сознание скачет шариком. Прыг и скок, прыг и скок… размазывается, расползается на три ячейки, они обращаются тремя составленными мониторами. Зад плюхается в продавленное кресло, пальцы ложатся на клавиатуру, у рта – микрофон гарнитуры. Ячейка оператора? Так и есть! По экранам бегучкой ползут три строки, пылают рубином. Могу прочесть все и сразу, односекундно, могу по отдельности, могу раскромсать на буквы, и поиграть в анаграммы, могу перевести на любой язык, включая искусственные и давно позабытые…

Прямо пойдёшь – богатым будешь, – в лоб заявляет центральный монитор;

Налево пойдешь – обретешь семейное счастье, – насмехается левый;

Направо пойдешь – умрешь, но обретешь посмертную славу, – рапортует правый.

Богатство? Ну уж нет, слуга покорный! Про бесплатный сыр еще в букварях читали, а нежданный куш имеет все свойства свалившейся на голову наковальни: соображение отключает на раз, вкупе с осторожностью и прочими полезными причиндалами. Нет, я не то чтобы против, но средство есть средство, с целью путать негоже.

Слава? Ага, расскажите ребятам. Загляните в остекленевшие их глаза, и растолкуйте в подробностях про «Родина не забудет»! Давно пришел к выводу: настоящая слава остается за кадром, вне фокуса, а если оно пылает всеми огнями на первых планах – извините, вас жестоко, хм, обманули.

Семейное счастье? Подробнее, пожалуйста, с этого места, заинтригован. Лису перевоспитают, отформатируют? Возьмем Скифа третьим, и организуем добротную такую шведскую семью? «Семейка Аддамсов» возвращается, не пропустите! Серия, боюсь, будет только одна, и счастливого конца не получится. С другой стороны, совершенно не против как драмы, так и короткого кадра.

Поворачиваюсь к левому монитору, хватаю покрепче бегущую строку, и мир снова крутится юлой…

00:00:02

Знойный полдень. Возвращаюсь с работы домой, возвращаюсь пешком. Пешеход в наше суровое время быстрее автомобиля, и для здоровья прогулка полезней. Здоровье напоминает о себе у подъезда, и еще раз в буфете – острый импульс боли прошивает висок. Когда мука становится невыносимой, я раскалываюсь, разделяюсь, и один Гудвин приобретает баночку чая с биодобавками, а другой вырывается из головы скачущим шариком. Рожденье Афины? Око Одина, отданное в залог? Скорее Урей, глаз-змея, отправленный прозреть темноту. Второй Гудвин и есть я, первый же удаляется все дальше и дальше, пусть меж нами и протянуто некое подобие пуповины. Линия вероятности у него одна, идет по ней, как состав по рельсам, у меня же их множество, что и дает иллюзию свободы. Но еще вопрос, кто более свободен – я, или он?

Гудвин-человек поднимается на лифте, я, Гудвин-урей, пронизываю перекрытие за перекрытием. У двери в квартиру оказываемся одновременно, она приоткрыта, сквозь щель просачиваются звуки телевизора. Смотрю на Гудвина-человека внимательно, различаю свинец усталости, искры ярости, метроном смертельной болезни. Заглянуть глубже, вывернуть наизнанку нутро? Боюсь, костей в этом шкафу столь много, что выгребать устанет и бригада гастарбайтеров…

Кстати, о мусоре. На Гудвина-человека смотрит раздутый мешок, набитый чем-то вонючим. Стиснув зубы, он отправляется к утилизатору, я тем временем исследую убранство квартиры, и сам себе кажусь ушлым тактическим дроном. Квартира, признаться, немногим отличается от мусорного мешка: забитая грязной посудой мойка, коробки хлама и хлам коробок, отвратный бамбук на подоконниках. Близнец мой меж тем возвращается, обращает внимание на фотоальбом, забытый на кухонном столе (фотки для нас – табу, но Лисе же закон не писан!), и ярость уже не искрами, а медленным таким огонечком. Он долго возится, в поисках чего бы пожрать, достает из морозилки полуфабрикат, под холодильником замечает пару бумажек. Пока полупища разогревается в СВЧ, читает, а я заглядываю через плечо. Инструкции к препаратам, которые принимает Лиса, и одна производит эффект той самой соломинки, ибо содержит пункт «предупреждение нежелательной беременности».

Внешне Гудвин-человек остается спокойным, внутри же ворочаются холодным огнем лезвия – режут, кромсают, разрывают на части. Кухня и гостиная совмещены, он проходит под аркой, останавливается у пышного белого дивана. Широченный экран завораживает сверхчетким изображением – сдирай пленку, и окажешься по ту сторону! – динамики разливают бархатный звук. «Красная планета – 2», – кричит заставка, – увидеть Марс, и умереть!» Шоу нам неинтересно (сейчас свое шоу начнется), закладываю лихой вираж, беру Лису крупным планом. Волосы рыжими перьями, заспанная физиономия, широкие плечи, да и сама не узка.

– Ты как? – спрашивает она.

Оборачиваюсь к Гудвину – сейчас кипящий в нем свинец выплеснется, окатит, обожжет.

– Бывало и получше, – цедит он, провоцирует.

И, слово за слово, буря таки разражается: хлещет ливень взаимных упреков, вспыхивают молнии оскорблений, грохочет гнев. Я кручусь меж двух огней, запутавшись в паутине эмоций, пытаюсь уловить в происходящем хоть какой-то смысл. Нет, меж этими двумя не может быть мира – лишь война, то холодная, то горячая. Словно в подтверждение моих слов, в микроволновке взрывается полуфабрикат, расползается по стенкам кетчупом-кровью. Так много красного, и красным же вспыхивает пейджер Гудвина. Он смотрит на экранчик, хмурится.

– Прости, крошка, – бросает Лисе, – труба зовёт.

– Бедный котик. – Неприкрытое участие в голосе. – Так и пойдёшь, не пообедав?

Гудвин намерен убраться из «уютного семейного гнездышка» как можно быстрее, но я-то знаю, что произойдет дальше – знаю каждую из трехсот одиннадцати тысяч секунд, и потому вмешиваюсь. Раньше я не рисковал отходить в сторону, вырываться из основного потока, но выбор из трех строк, предложенный вечностью, что-то сдвинул, изменил правила. Урей обвивает человека хвостом, останавливает, скользит вдоль позвоночника к голове, и вот расколотое – снова целое.

– Знаешь, прости, – присаживаюсь на краешек дивана, – трудный день, замотался…

– Да пошел ты! – в голосе Лисы злость, в глазах – слезы.

Бросаю взгляд на экран – экипаж радуется, что-то у них там получилось, срослось. Из двух девушек счастье прет, как пена из бутылки шампанского: они обнимаются, лобызаются, и вообще ведут себя несерьезно.

– А хочешь туда? – спрашиваю, пересыпая из руки в руку красный песок секунд, – хочешь на Марс?

– Да-а, котик, – вздыхает Лиса, – похоже, и правда перетрудился… Может отпуск возьмешь?

Если все происходит у меня в голове, то и на красную планету махнуть – невелик труд, но что, если мой выбор разворошил упругий слой реальности, расслоил ее на какое-то время? Чувствую, прикоснулся к чему-то запредельному, чему-то сакральному, а вечность смеется, вечность хихикает. Время есть, но его мало, очень мало, просыпается рубиновой крошкой меж пальцев…

– Ты со мной? – спрашиваю, сдирая с экрана красную пленку, проливая яркие краски.

– Ничего не понимаю… – лепечет Лиса, – это какой-то новый наркотик?

– Ага, – в голосе ни капли иронии, – со времен Адама и Евы зовется любовью…

Она делает робкий шаг, беру ее за руку, и мы падаем в кроличью нору телевизора. Реальность за спиной натягивается тонкой струной, жалобно стонет, и все же выдерживает. Другой Гудвин спешит на встречу с судьбой, другая Лиса щелкает кнопками, переключая канал…

00:00:01

Чувствую себя суперменом, суперменом на час… хотя нет, не на час – на ничтожную терцию. За это время нужно многое сделать, и я приступаю. «Красная планета – 2», говорите, реалити-шоу невероятной звездной величины? Ну, посмотрим. Подбрасываю горсть красной пыли, ветер подхватывает, и будто накладываются два кадра: вместо хлипкого звездного домика вырастает хорошо укрепленная станция поселенцев, посадочный модуль изламывается, изменяется, принимает вид огромного робота, отдаленно похожего на шагающий экскаватор. Ветер все сеет, все разбрасывает пыль по планете, и один модуль поднимается за другим – они сплетаются, соединяются в один большой комплекс.

«Ты доволен, – спрашивает вечность, – тебе нравится?»

Понимаю, меня одарили, и щедро, но за что? Видимо, вечности (а может, все-таки Вечности?) холодно и одиноко, я же, сам того не ведая, согрел и потешил.

– Да, – отвечаю, – спасибо.

Где-то там, в далекой-далекой галактике, в параллельной реальности, вспыхивают рубином нули, и вырывается из ловушки огненный шторм, здесь же, под куполами теплиц, распускаются огненно-красным яблони, груши, вишни. Легкие их лепестки кружат нас с Лисой, кружат в туре вальса, уносят на кораблике под алым парусом…

00:00:00

Счастливая семейная жизнь? Она как то государство при идеальном правителе – не замечаешь, не чувствуешь уз, связавших накрепко. Пусть тесный жилой модуль с отсеками-сотами, пусть Марс, пусть выход наружу только в скафандрах – вам все нипочем. Вы – крепость, вы – крейсер, вы – отрегулированный до последней пружиночки механизм.

– Порой представляю, – говорит она как-то, – на планете только я, ты, и роботы.

– Эдем в механических кущах, – усмехаешься ты, – Адам и Ева, дубль второй?

– И ничего смешного, – она обнимает, целует в щеку. – Разве же не чистый лист, не начало с нуля?

– Хорошо, – соглашаешься ты, – а как же змий-искуситель?

– Предлагаю на этот раз обойтись без него, – говорит она серьезно, – пусть подавится своим яблоком!

– Кто знает, каким окажется запретный плод на сей раз, – отзываешься ты, – очень возможно, тем самым заводным апельсином…

Вы молчите, вы размышляете, а вокруг поднимается, рождаясь в лязге и скрежете, новый мир.

Скрытый текст - Элвенлорд Гримуар - "Врата Птолемея" Джонатана Страуда.:

Его проглотил Ноуда? Или раздавили тонны оплавленного железа? Но почему он тогда жив и боль в боку исчезла? «Неужели у меня ничего не получилось и Ноуда разрушает Лондон?! - схватился за голову высокий юноша в чёрном пальто, начищенных туфлях и словно минуту назад отутюженных брюках. – Как меня занесло в эту степь?»
Парень обернулся. За его спиной был врыт камень с высеченной надписью: «Прямо пойдёшь – богатым будешь, налево пойдешь – обретешь семейное счастье, направо пойдешь – умрешь, но обретешь посмертную славу». Он криво усмехнулся. Старославянский. Ха. Демонов из земель далёкой России он ещё не призывал. Да и о самой стране знал меньше, чем нужно и больше, чем хотелось. К богатству он никогда не стремился. Семейное счастье? Он подумал о Китти… И тут же мотнул головой, отгоняя мысли. Если Ноуда жив, то Китти – да и все жители Лондона, что простолюдины, что волшебники, скоро будут мертвы. Надо завершить начатое дело.
Он пошёл направо.
И вспомнил, что отослал Бартимеуса в Иной мир перед… перед смертью? Решив не задумываться над этим, Натаниэль отбросил и мысль о призыве этого хамоватого демона. Если он выберется отсюда, то сделает это своими силами. Да и… Он кинул взгляд на стремительно темнеющее небо…
…и оказался в Сейнт-Джеймс парке.
На месте Хрустального дворца стенало облако тьмы. А в нём скулил Ноуда.
Выругавшись, Натаниэль припомнил имена демонов, которых он сможет удержать, не оказавшись перед большим злом, чем то, что здесь уже есть.
Магул, Веркашан и Диникта. Очень древние духи, могущественные ифриты, а Диникта по силе почти равна мариду. Если они не справятся, то он впустую потратит время. Натаниэль отбросил волосы с лица – и когда только отрасти успели? – и приготовился чертить пентаграммы. Благо, что железа вокруг лежало предостаточно.
Чертить пришлось в спешке, без необходимых вещей, без уверенности в том, что сработает, как надо. Но надо было попробовать. Ноуда стонал всё тише.
Двенадцать минут и четыре круга были готовы. Простых, практически без защиты. Натаниэль начал зачитывать заклинания призыва…
Первый – Веркашан. Впервые вызванный ацтеками для противостояния демонам волшебников Кортеса. Клуб тьмы, клыков и когтей. Почти как Ноуда, только в сотню раз меньше. За ним молодой министр информации призвал Магула, непальского демона с извращёнными понятиями о власти и могуществе. В одной из книг о нём говорилось, как о местном боге. С молитвами, жертвами и прочими глупостями невежественных земледельцев.
Непальский появился в образе изрядно удивленного буддийского монаха с витыми рогами и лёгкой садистской улыбкой на губах. Его чёрное одеяние не слишком смотрелось на фоне серовато-гнилой кожи. Глаза источали интерес и предвкушение злого удовольствия.
Читать заклинание Натаниэль не прекратил. Отметив про себя, что эти грозные духи ведут себя гораздо спокойнее чем бесы, фолиоты да и джинны тоже, он на выдохе завершил призыв демоницы, о которой не вспомнил бы и сегодня, если бы не было столь великой необходимости в поддержке мощных демонов.
Диникта, что довольно странно, приняла вид молодой девушки с серебристыми волосами из мелкой чешуи. Серый деловой костюм, как через силу признал юноша, ей чертовски шёл.
- Так ты наш новый хозяин? – насмешливо булькнуло облачко тьмы.
- Да. Но повелевать я вам не буду. Выслушайте мою просьбу, и я вас отпущу. – Натаниэль понял, что сказал только после того, как он это сделал. И кто его за язык тянул? Они же просто вернутся в Иной мир после его слов. Можно сказать, сразу проиграл.
- А ты детёныш интересный. Говори, - разрешила Диникта. Африты неодобрительно на неё покосились.
- Там, - быстрый кивок за спины демонам, - ворочается марид Ноуда. – Натаниэль заметил, как скривилось лицо Диникты. – Он хочет жрать и будет жрать простолюдинов и волшебников до тех пор, пока не уничтожит всех горожан или не лопнет. Я прошу вас помочь мне.
- Помочь? Тебе? – непалец задумчиво почесал подбородок. Несколько кусочков кожи скользнули вниз. – Не приказать? Помочь? Я правильно расслышал?
- Не он первый дурак, не он последний. Почему бы и не согласиться? Но мы должны точно знать, что ты нас больше не призовёшь. Понимаешь о чём я, малёк? – глаза Диникты сузились.
- Я не против небольшого веселья, - быстро заметил Магул, недовольно посмотрев на девушку. Потом на Натаниэля.
- Городу и так досталось. Я не хочу лишних жертв. Ноуда и его демоны многих убили. Если вы не согласны, я отпущу вас.
- Почему нет? – насмешливо булькнул Веркашан.
- Согласны. – Диникта с удивлением смотрела, как молодой волшебник выходит из своей пентаграммы. Небрежным движением ноги стирает границы их клеток.
Веркашан был быстр. Натаниаэль и понять не успел, как оказался в самом духе. Сотни когтей коснулись его кожи, а плечо попробовали на вкус.
- Он не врёт. Ноуда… Ноуда… Что-то знакомое.
- Этот ленивый обжора поглотил Дависа. – Диникта старалась говорить спокойно. У неё получалось.
- А, Дависа. Весёлый был урод. Но не жалко совершенно. – Магул ухмыльнулся в лицо нависшей над ним демоницы. И немного приблизил своё.
- Твоё имя, малёк, - спросила Диникта, нехотя отстраняясь от непальца, с каждой секундой становящегося всё ярче.
- Натаниэль. – А почему он должен врать сейчас?
- Ну пошли, Натаниээль, - непалец весело подмигнул его и рванул парня в воздух.
Волшебник чувствовал решимость, которой у него давно не было. Хотя он и висел сейчас вниз тормашками. Он вспомнил о Китти. И в груди словно вспыхнуло облако щемящего желание защитить. Её. И всех остальных. Ноуда никем больше не поужинает.
А вот и он: облако тьмы, глаз и когтей. Теперь размером во весь Хрустальный дворец. И… крошечная фигурка смертельно близко к нему. Что-то сверкнуло. Китти.
- Быстрее уничтожьте его! – в голосе дрожь, горло схватило.
- О да, хозяин. Конечно, хозяин. Сию секунду, хозяин.
- Прекрати издеваться над мальком. – Неодобрительно, резко.
Диникта исчезла. Там, где только что парила девушка, летала монструозная рыба в серебряной чешуе и с пастью, которой позавидовал бы и бульдог.
Магул рос и сиял, словно сотня тысяч светлячков над гнилым пнём. Зубы его стали клыками, а из-под балахона торчал извивающийся хвост.
А Веркашан снова поглотил Натаниэля. Правда, теперь это было не так непрятно, как в первый раз. И волшебник чувствовал, что защищён. Странное чувство, особенно когда в тебя впиваются двенадцать когтей. Или зубов?
Рыба разрослась до размеров большой яхты. И прошептала:
- Ноуда. Ты помнишь меня?
Туча тьмы повернула к Диникте тысячи своих глаз и взревела сотней бездонных глоток:
- Жрать! Диина… Жрать!
Рыба приблизилась к тьме Ноуды и кружила вокруг неё. Делала вид, что подлетит и тут же резко уходила от сгустков мрака, тянущихся за ней.
- Жрать. А помнишь Дависа?
Тьмы призадумалась. Печальный стон, в котором слышалось потустороннее причмокивание и задумчивый голос:
- Давис… Давис был вкусный. Ты тоже вкусная, Диина?..
Рыба взревела, увеличивая скорость. Магул засиял ещё ярче, поднимая руки ладонями вверх. Он смотрел на звёзды и улыбался. Веркашан ничего не делал. Но Натаниэль ощутил, как держащий его демон распространяется вокруг.
- Жрать… Жрать… Я жажду жрать!.. – И столько боли в этом вопле, что деревья закачались и по ту сторону Темзы.
- Ты никогда и никого не сожрёшь. И домой не вернёшься тоже.
И Диникта бросилась в омут Ноуды, расплёскивая его тьму безжалостным тараном.
Магул посмотрел на Ноуду, в каждый из мириад его глаз. И столько было в этом взгляде печали, что демон дрогнул, перестал ощущать разрывающее его сущность касание Диникты. Магул медленно свёл руки.
Выпустил из ладоней луч обжигающего неизвестностью ничто, взорвавшегося снопом желтовато-гнилых сполохов во тьме Ноуды.
И только Веркашан ничего не делал. Просто находился.
Диникта серебряной вспышкой рассеивала Ноуду в ночи Сент-Джеймс парка. Магул поворачивался из стороны в сторону, превращая куски тьмы в ошмётки. А Веркашан становился больше.
Через полчаса от Ноуды, огромного Ноуды, который мог сожрать весь Лондон и не подавиться, остались лишь тысячи разорванных в клочья ошмётков сущности.
- Жрать… Жрать… Жрать… - беззвучно шептали они в попытках заполнить свою пустоту хотя бы звуком.
- С ним покончено. – Диникта печально улыбнулась. Она снова приняла облик девушки в деловом костюме и с волосами из чешуи.
Веркашан медленно опустился на землю. Натаниэль заметил, что Китти до сих пор лежит без сознания. Но цела. Чего не скажешь о Ноуде.
Серое облако накрыло парк. Шёпот стал стихать.
Когда Веркашан собрался обратно в сгусток тьмы, ни кусочка Ноуды не было. Нигде не было.
- Ты обещал. – Сверкнула глазами Диникта.
- Диникта. Магул. Веркашан. Я отпускаю вас.
Дикая боль от переставания быть. Тысячи ярких нитей, пронзающих мысли, оплетающих дух. И насмешливый голос, что он не слышал сорок две минуты.
- А я так и не успел сказать, что о тебе думаю.

Скрытый текст - Sera -Юн Айвиде Линдквист, "Блаженны мёртвые":

Долгая дорога домой

Тишина. Глубокая, всеобъемлющая тишина, вобравшая в себя все любые возможные звуки. Ни единого шороха не доносилось снаружи, ни единого голоса не раздавалось внутри – словно мир растворился в пронзительно алом сиянии солнечных лучей под закрытыми веками.
Флора стояла, откинув голову назад. Руки безвольно свисали вдоль тела, колени дрожали и подкашивались, но она не находила в себе сил даже опуститься на землю. Было что-то ненастоящее в том месте, где она находилась. Что-то, чему она не могла подобрать точного определения. Ощущение декораций, которые она ощущала до кончиков ногтей. Она ещё не видела, где очутилась, но уже понимала: здесь ей бывать не доводилось.
Все события, произошедшие ночью, Флора помнила в мельчайших деталях. Танец мертвецов вокруг фонаря и вой, от которого даже теперь леденеет внутри, и глаза Смерти, не отличимые от глаз самой Флоры… И запах сгоревших трупов, и вой полицейских сирен, и выстрелы, и хруст костей под ударами бит, и крики погибающих душ, и бесконечный бег по городу восставших из могил… и ощущение беспомощности…
Она всё помнила ровно до того момента, как её посадили в машину, но затем память отказалась воспроизводить хронологию. Вот она в машине – и вот уже бежит стремглав по пустынной дороге, освещённой редкими фонарями. Под башмаками асфальт, горизонт впереди постепенно наливается рассветом. Она бежит навстречу солнцу от оставленного за спиной ужаса, от понимания пропасти, которая перед ней разверзлась. Может, стоило остаться с бабушкой, но они и прежде по-разному смотрели на мир, а теперь их мировоззрения разошлись окончательно. У Бабушки был Бог, а у Флоры – лишь близняшка-Смерть.
Следующий фрагмент памяти – асфальтовая дорога закончилась. Воздух сер и чист, как бывает перед самым восходом солнца. Ноги горят от усталости, но сколько она пробежала, не вспомнить. Страх и скорбь постепенно отпускают, оставляя лишь щемящую усталость.
И вот теперь это.
Открывать глаза не было никакого желания. Внутри Флоры крепла убеждённость, что если увидит, где оказалось, то не сможет совладать с эмоциями. Стыдно даже перед самой собой: она столько всего видела и поняла, но испугалась просто оглядеться по сторонам. Готова бесконечно стоять, рассматривая солнечных зайчиков на обратной стороне век, и слушать тишину.
Мэнссон бы этого не одобрил…
Флора с нажимом провела ладонями по лицу, словно сдирая с кожи паутину, и открыла глаза.

Район Хеден она узнала с первого взгляда. Ничего не изменилось с момента, когда бывала здесь в последний раз – накануне, а кажется, что в прошлой жизни. Неужели только вчера она мчалась по этой улице на мопеде Петера? Или не по этой, а по соседней… Вывесок отчего-то не видно, а улице в Хедене одинаковые, с мусором по обочинам, с разбитыми и заколоченными окнами домов, со стенами, расписанными граффити.
И тишиной.
Флора осмотрелась по сторонам, щурясь от слишком яркого света. Ни единого движения, ни одной человеческой фигуры. Даже ветер не гнал по тротуару обрывки вчерашних газет. Так не должно быть! Даже после периодических полицейских рейдов, призванных очистить район от бездомных – очередная идея фикс местных властей – улицы не могли похвастаться столь всеобъемлющим спокойствием.
Захотелось пойти к Петеру и рассказать ему обо всём. Сейчас никто не знал Флору лучше приятеля. Он смог бы понять и со свойственным рационализмом расставить всё по местам. Предложит чаю, укутает в спальник и сам устроится рядом – тощий, с проступающими под кожей рёбрами.
Флора пошарила на поясе в поисках плеера, но его не оказалось на месте. Она не помнила, чтобы оставляла его. От мысли, что потеряла плеер, Флора расстроилась сильнее, чем полагала. Зато Маргарета обрадуется, что дочь избавилась от хлама…
Путь до подземной стоянки велосипедов, где жил Петер, не должен был занять много времени. Флора часто у него бывала и хорошо знала маршрут. Однако сейчас не могла узнать ни единого ориентира, словно за эту долгую ночь некий шутник поменял всё местами. Она шла, озираясь по сторонам, цепляясь взглядом за мелочи: приоткрытую дверь, непристойную надпись, дамскую сумочку у обочины – из неё высыпалось содержимое, солнечные лучи играли в гранях разбитого зеркальца. На табличке, где полагалось размещать название улица, был намалёван чёрт с растаманскими косичками и огромным членом. Флора на секунду остановилась, она уже видела этого чёрта. В прошлый раз неподалёку отсюда она встретила жаждущего объятий финна.
Куда же все подевались?
– Эй! – крикнула она, не питая ни малейшей надежды на ответ.
Она знала, что вокруг нет ни единой живой души. Передёрнув плечами, Флора отправилась дальше.
И наткнулась на нечто совершенно новое, чего раньше точно не видела. Указательный столб, врытый прямо посреди тротуара. Несколько табличек указывали в разных направлениях. На той, что вела вправо, была надпись «Направо пойдёшь – умрёшь, но обретёшь посмертную славу», на той, что указывала влево – «Налево пойдёшь – обретёшь семейное счастье». Табличка, указывающая вперёд, гласила: «Прямо пойдёшь – богатым будешь».
– Что за чёрт?
Флора продолжила путь, однако стоило завернуть за угол, как впереди показался тот же указательный столб. Так повторилось и во второй раз, и в третий. В какую бы сторону она не направилась, через пару сотен шагов возвращалась в исходную точку, к столбу.
На глаза навернулись слёзы. Флора устала, проголодалась и хотела лишь добраться до убежища, а тут… она не верила в сказки, а надписи показались ей чистейшей выдумкой. Так не может быть!
«А разве восставшие из мёртвых могут быть? – удивился кто-то разумный внутри неё. – Разве можно читать мысли тех, кто давно умер? Разве могут они танцевать вокруг фонарей или кидаться на полицейских и раздирать их на куски? Разве могут они бояться Смерти и бежать от неё, чтобы в конечном итоге погибнуть?»
Может, именно в этом месте, именно сейчас, получится исправить то, что уже произошло? Повернуть жизнь в нужное русло?
Флора снова перечитала надписи.
«Прямо пойдёшь – богатым будешь».
«Налево пойдёшь – обретёшь семейное счастье».
«Направо пойдёшь – умрёшь, но обретёшь посмертную славу».
Полная чушь! Полнейшая! Если бы Петер узнал, что она хоть на миг допустила, будто это всерьёз, то рассмеялся бы ей в лицо. Только…
Почему же так тихо? Куда подевались люди? Почему она не слышит ни единой их мысли? Ведь совсем недавно они сводили с ума!
– Хорошо, - громко сказала Флора, словно пыталась убедить неведомых шутников, что она принимает игру. – Отлично. Превосходный выбор!
… богатым будешь. Да плевать она хотела на богатство. Её родители отнюдь не были бедными людьми, однако Флора не заметила, чтобы это принесло им счастья. Конечно, она не смогла бы жить в таких же аскетичных условиях, как Петер, но уж лучше ночевать в спальнике в коморке на подземной стоянке, чем повторить жизнь матери и отца.
…умрёшь, но обретёшь посмертную славу. Бред. Кому нужна слава после смерти? В последнюю ночь она повидала и поняла достаточно, чтобы знать: мертвецам никакая слава не нужна. Им хочется жить и в то же время хочется покоя. Возможно, ещё немного храбрости, чтобы принять верное решение и пойти за Ней. Всего лишь. Если бы дедушка мог, он бы сказал, какого это – быть мёртвым среди живых. Если бы только мог!
…обретёшь семейное счастье. На этой табличке Флора задержала взгляд, перечитала несколько раз. Семейное счастье. В семье её всегда считали изгоем, если, конечно, не считать бабушку. Нет сомнения, родители любили её, но при этом отчаянно хотели переделать её, сделать обычной. Среднестатистической, как они сами. Избавить от пирсинга, переодеть в форму студентки престижного колледжа, отучить от сигарет и сомнительных компаний. Господи, какая тоска! Если бы только родители смогли принять Флору такой, какая она есть, и не пытались переделать.
Может, в этом и есть семейное счастье?
Флора провела пятернёй по волосам. Надо что-то решать, не вечно же здесь торчать! Она в последний раз огляделась и повернула налево.

Минуты сливались в часы, а часы становились днями. Стрелки часов делали оборот за оборотом, а солнце, единожды поднявшись в зенит и сожрав тени, более не сдвигалось с места. Хеден должен был давно остаться за спиной, но его кварталы, казалось, тянулись в бесконечность. Одинаковые коробки домов, одинаковые граффити, мусор, всеобщее запустение и пустынная дорога, уводящая за горизонт.
Флора шла, останавливаясь только для короткого беспокойного сна. Есть было нечего, она устала так, что едва передвигала ноги, но не останавливалась. Хотела повернуть обратно, вернуться к столбу, и лишь огромными усилиями заставляла себя шагать вперёд, к призраку семейного счастья.
Не верилось, что это происходит с ней на самом деле.
«Может, – думала Флора, – я умерла, и таков мой мир после смерти? А может, я лежу дома в бреду, и мама меняет холодные компрессы на моём лбу? Или валяюсь с проломленной головой в канаве в Хедене, а родители расклеивают по городу листовки с заголовком «Пропала девушка» и моим лицом?»
Флора представила, как мама не спит ночами, смотрит в окно и ждёт возвращение дочери домой. В мыслях получалось слишком мелодраматично, едва ли Маргарета поступила бы так. Но стоило подумать о том, как родные сбились с ног, разыскивая её, Флора хотела только одного – оказаться дома.
А ещё есть, спать и мыться.
Так было ровно до того момента, когда Флора поняла: больше идти она не может. Ни вперёд, ни назад – вообще никуда. Она присела на бордюр и поглядела на свои руки, расцарапанные, с поломанными ногтями. Пальцы дрожали и казались чужими.
«Вот и всё, - подумала она без сожаления. – Вот и всё».
Она сморгнула набежавшие слёзы и подняла взгляд.
И увидела – дверь. Обычную дверь в стене обычной в этих местах развалюхи, но было в ней что-то знакомое. Флора видела такую же дверь раньше. Точно такая дверь вела в её дом.
Чтобы вновь подняться на ноги, потребовалось совершить усилие. Флора скривилась, чувствуя, как горят напряжённые мышцы, и эти два десятка шагов она запомнила на всю жизнь. Она не верила в чудеса, никогда, но сейчас страх перед разочарованием оказался слабее надежды. И, преодолев последний фут, она нажала на дверную ручку.
– Ну и где ты пропадала? – хмуро поинтересовался Виктор, натягивая кроссовки. Брат стоял на одном колене и поглядел на неё снизу вверх так, словно увидел впервые. – Ну и видок у тебя!
Флора опустилась перед ним на колени и обняла. Слёзы катились по щекам, размывая многодневную пыль.
– Ты мелкий придурок, но я всё равно тебя люблю.
– Ага, – буркнул Виктор, сморщившись. – Ты бы помылась, что ли?.. Мам! Флора вернулась!
Флора отпустила брата и поняла, что счастлива. Она вернулась домой.