Род Велич
Скрытый текст - Не поленилась найти, раз такое дело: Довольно долго Алан барабанил по двери впустую, и стук его лишь
отдавался эхом в замке и разносился окрест. Но вот тихонько скрипнул оконный
шпингалет, и я понял, что дядя занял свой наблюдательный пост. При скудном
свете он мог разглядеть только Алана, черной тенью стоящего на пороге, три
свидетеля были недосягаемы для его взора; казалось бы, чего тут опасаться
честному человеку в собственном доме? Меж тем он первые минуты изучал
ночного гостя в молчании, а когда заговорил, то нетвердым голосом, как будто
чуя подвох.
-- Кто там? -- проговорил он. -- Добрые люди по ночам не шатаются, а с
ночными птицами у меня разговор короткий. Чего надо? А не то у меня и
мушкетон имеется.
-- Это не вы ли, мистер Бэлфур? -- отозвался Алан, отступая назад и
вглядываясь в темное окно. -- Поосторожнее там с мушкетоном, штука
ненадежная, не ровен час, выстрелит.
-- Чего надо-то? И кто вы сами будете? -- со злобой проскрипел дядя.
-- Имя свое мне нет особой охоты горланить на всю округу, -- сказал
Алан, -- а вот что мне здесь надобно, это дело другого рода, и скорей вас
затрагивает, нежели меня. Коли угодно, извольте, переложу на музыку и вам
спою.
-- Какое там еще дело? -- спросил дядя.
-- Дэвид, -- молвил Алан.
-- Что? Что такое? -- совсем другим голосом спросил дядя.
-- Ну как, полным именем называть, что ли? -- сказал Алан.
Наступило молчание.
-- Пожалуй, впущу-ка я вас в дом, -- неуверенно проговорил дядя.
-- Еще бы не впустить, -- сказал Алан. -- Только вопрос, пойду ли я.
Вот что я вам скажу: лучше потолкуем мы с вами об этом деле прямо тут, на
пороге -- причем либо так, либо никак, понятно? У меня, знаете, упрямства
будет не меньше вашего, а родовитости гораздо поболе.
Такой поворот событий обескуражил Эбенезера; какое-то время он молча
осваивался, потом сказал:
-- Ну, что поделаешь, раз надо, так надо, -- и затворил окно.
Однако же прошел немалый срок, покуда он спустился с лестницы, и еще
больший -- пока отомкнул все замки, коря себя (я полагаю) и терзаясь новыми
приступами страха на каждой ступеньке, перед каждым засовом и крюком. Но
наконец послышался скрип петель: как видно, дядя со всяческими
предосторожностями протиснулся за порог и (видя, что Алан отошел на
несколько шагов) уселся на верхней ступеньке с мушкетоном наготове.
-- Вы берегитесь, -- сказал он, -- мушкетон заряжен, шаг сделаете -- и
считайте, что вы покойник.
-- Ух ты! -- отозвался Алан. -- До чего любезно сказано.
-- А что, -- сказал дядя, -- обстоятельства настораживают, стало быть,
мне и след держаться настороже. Ну, значит, уговорились -- теперь можете
выкладывать, с чем пришли.
-- Что ж, -- начал Алан, -- вы, как человек догадливый, верно, смекнули
уже, что я родом из горного края. Имя мое к делу не относится, скажу только,
что моя родная земля не столь далеко от острова Малл, о котором вы, думаю,
слыхали. Случилось так, что в местах этих разбилось судно, а на другой день
один мой родич собирал по отмелям обломки на топливо да вдруг и натолкнись
на юнца, утопленника, стало быть. Ну, откачал он малого; потом кликнул
других, и упрятали они того юнца в развалины старого замка, где и сидит он
по ею пору, а содержать его моим родным обременительно. Родня у меня --
народ вольный, закон блюдет не так строго, как кое-кто; проведали они, что
юнец из порядочной семьи и вам, мистер Бэлфур, родной племянник, да и
попросили, чтоб я к вам заглянул и столковался на сей счет. Могу вас сразу
упредить, что если мы не придем к согласию, едва ли вы когда еще с ним
свидитесь. Потому что родичи мои, -- просто прибавил Алан, -- достатком
похвалиться не могут.
Дядя прочистил горло.
-- Печаль невелика, -- сказал он. -- Он и всегда-то малый был
никчемный, так чего ради мне его вызволять?
-- Ага, вижу я, куда вы гнете, -- сказал Алан. -- Прикидываетесь, будто
вам дела нет, чтобы сбавить выкуп.
-- Ничуть не бывало, -- сказал дядя, -- это чистая правда. Судьба
малого меня ничуть не трогает, никаких выкупов я платить не собираюсь, так
что по мне хоть на мыло его пускайте.
-- Черт побери, сэр, родная кровь -- не шутка! -- вскричал Алан. -- Как
можно отринуть братнина сына, ведь это стыд и позор! А коли вы и решитесь на
это, не очень-то, я полагаю, вас будут жаловать -- в здешних краях, если
прознают.
-- Меня и так не очень жалуют, -- сказал Эбенезер. -- Да и потом,
откуда людям дознаться? Конечно уж, не от меня и не от вас или от ваших
родичей. Так что пустой это разговор, мил человек.
-- Тогда, значит, сам Дэвид расскажет, -- сказал Алан.
-- Это как же? -- встревожился дядя.
-- А вот так, -- сказал Алан. -- Мои родичи, понятно, племянничка
вашего продержат лишь до тех пор, пока есть надежда за него выручить деньги,
а коль такой надежды нет, я больше чем уверен, его отпустят на все четыре
стороны, и пропади он пропадом!
-- Нет, эдак тоже ни к чему, -- сказал дядя. -- Меня это не особо
устроит.
-- Так я и знал, -- сказал Алан.
-- Это отчего же? -- спросил Эбенезер.
-- Ну как же, мистер Бэлфур, -- отвечал Алан. -- По всему, что мне
довелось слыхать, тут дело могло повернуться двояко: либо вы дорожите
Дэвидом и согласитесь уплатить, чтобы он -- к вам вернулся, либо по очень
веским причинам его присутствие вам нежелательно, и вы уплатите, чтоб мы его
держали у себя. Похоже, что первого не наблюдается, ну, значит, быть
второму, а для меня это благая весть -- в моей же мошне прибавится, да и
родные не будут внакладе.
-- Что-то я не уразумею, -- сказал дядя.
-- Правда? -- сказал Алан. -- Ну, поглядите: малый вам тут не надобен;
как бы вы желали с ним распорядиться и сколько за это заплатите?
Дядя не отозвался, только беспокойно поерзал на месте.
-- Так вот что, сэр! -- вскричал Алан. -- Было бы вам известно, я
дворянин; я ношу королевское имя; я не бродячий торговец какой-нибудь, чтоб
обивать у вас пороги. Иль вы дадите мне учтивый ответ, причем сей же час,
или, клянусь скалами Гленко, я все кишки" из вас выпущу.
-- Эй, уважаемый, полегче! -- возопил дядя, с трудом поднимаясь на
ноги. -- Какая муха вас укусила? Я же простой человек, а не учитель танцев,
и я, ей-ей, стараюсь соблюдать учтивость. Это вы такую дичь порете, что
стыдно слушать. Кишки выпустит, ишь ты, какой скорый! -- огрызнулся дядя. --
А как насчет моего мушкетона?
-- Что значит порох в ваших дряхлых руках против блестящей стали в руке
Алана? -- отвечал мой друг. -- То же, что сонная улитка противу быстрокрылой
ласточки. Вам не успеть курок нашарить своим неуклюжим пальцем, как рукоятка
моей шпаги затрепещет на вашей груди.
-- Э, уважаемый, да кто же спорит? -- сказал дядя. -- Извольте, будь
по-вашему, я вам ни в чем не поперечу. Только скажите, что вам надобно, и
увидите, мы с вами мигом поладим.
-- Я, сэр, хочу лишь одного, -- сказал Алан, -- чтобы со мною не юлили.
Ну, словом, коротко и ясно: убить вам мальчишку или держать под замком?
-- Ах ты, грехи какие! -- всполошился Эбенезер. -- Ах, грехи! И как это
язык поворотится!
-- Убить или оставить в живых? -- повторил Алан.
-- В живых оставите, в живых! -- причитал дядюшка. -- И никаких
кровопролитий, сделайте милость.
-- Что ж, это как угодно, -- сказал Алан. -- Только так обойдется
дороже.
-- Дороже? -- закричал Эбенезер. -- Неужто вы не погнушаетесь
осквернить руки преступлением?
-- Ха! -- бросил Алан. -- Все едино, то и другое преступление. Зато
убить было бы проще, быстрее и верней. А содержать малого -- дело хлопотное,
мороки не оберешься.
-- Я все же предпочту, чтоб он остался жив, -- сказал Эбенезер. -- Я
никогда к нечистым делам не был причастен, и для того, чтобы потрафить
дикому горцу, начинать не собираюсь.
-- Глядите, совестливый какой... -- насмешливо обронил Алан.
-- Я человек твердых убеждений, -- просто сказал Эбенезер. -- А если
мне за то приходится платить, я расплачиваюсь. К тому же, -- прибавил он, --
не забывайте, что юнец -- сын моего родного брата.
-- Хм, ну-ну, -- сказал Алан. -- Тогда потолкуем насчет цены. Назвать
ее довольно затруднительно, сперва придется выяснить кой-какие незначащие
обстоятельства. Недурно бы узнать, к примеру, сколько вы дали в задаток
Хозисону.
-- Хозисону? -- ошеломленно вскричал дядя. -- За что?
-- А чтоб похитил Дэвида, -- сказал Алан.
-- Ложь это, наглая ложь! -- завопил дядя. -- Никто его не похищал. Это
вам бессовестно налгали. Похитил! Да ни в жизнь!
-- Если его и не похитили, не наша с вами в том заслуга, -- сказал
Алан. -- И не Хозисона, если верить тому, что он сказал.
-- То есть как это? -- вскричал Эбенезер. -- Значит, Хозисон вам все
рассказал?
А ты как думал, дубина ты старая! -- закричал Цуан. -- Откуда же еще
мне знать об этом? Мы с Ходаисоном заодно, он со мной в доле -- теперь сами
видите, есть ли вам польза лгать... Да, прямо скажу, почтенный, дурака вы
сваляли, что того морячка так основательно посвятили в свои дела. Но о том
поздно горевать: что посеешь, то и пожнешь. Вопрос в другом: сколько вы ему
заплатили?
-- А сам он вам не сказывал? -- спросил дядя.
-- Уж это мое дело, -- ответил Алан.
-- Ну, все едино, -- сказал дядя. -- Что бы он там ни плел, то наглая
ложь, а правда, как перед господом богом, вот она: заплатил я ему двадцать
фунтов. Но скажу начистоту: помимо этого, ему предназначалась выручка, когда
запродаст малого в Каролине, а это был бы кус пожирней, но уж не из моего
кармана, понятно?
-- Благодарю вас, мистер Томсон. Этого совершенно довольно, -- молвил
стряпчий, выходя из-за угла. -- Вечер добрый, мистер Бэлфур, -- прибавил он
с изысканной любезностью.
-- Добрый вечер, дядя Эбенезер, -- сказал и я.
-- Славная выдалась погодка, мистер Бэлфур, -- прибавил, в свой черед,
Торренс.
Ни слова не сказал мой дядя, ни словечка, а как стоял, так и плюхнулся
на верхнюю ступеньку и вытаращил на нас глаза, точно окаменев. Алан
незаметно вынул у него из рук мушкетон; стряпчий же, взяв его под локоть,
оторвал от порога, повел на кухню (следом вошли и мы) и усадил на стул возле
очага, где еле теплился слабый огонек.
В первые мгновения мы все стояли и глядели на него, торжествуя, что
дело завершилось столь успешно, однако же и с долей жалости к посрамленному
противнику.
-- Полно, мистер Эбенезер, полно, -- промолвил стряпчий, -- не нужно
отчаиваться, я обещаю, что мы вам предъявим мягкие условия. А пока дайте-ка
ключ от погреба, и Торренс в честь такого события достанет нам бутылочку
вина из запасов вашего батюшки. -- Он повернулся и взял меня за руку. --
Мистер Дэвид, -- сказал он, -- я вам желаю всяческих радостей от этой доброй
и, я полагаю, вполне вами заслуженной перемены в судьбе. -- Вслед за тем он
не без лукавства обратился к Алану: -- Мистер Томсон, позвольте выразить вам
мое восхищение: вы свою роль провели с незаурядным искусством, и лишь одно я
не вполне себе уяснил. Вас, как я понимаю, зовут Джеме или Карл? А если нет,
значит, Георг?
-- Отчего же, сэр, я непременно должен зваться каким-то из этих трех
имен? -- воинственно произнес Алан и весь подобрался, словно бы учуяв обиду.
-- Да нет, сэр, просто вы помянули про королевское имя, -- невинно
отозвался Ранкилер. -- А так как короля Томсона до сих пор не бывало -- во
всяком случае, моих ушей слава о нем не достигла, -- я рассудил, что,
очевидно, вы имеете в виду то имя, которое вам дали при крещении.
Удар пришелся по больному месту; и не скрою, Алан принял его тяжело. Ни
слова не сказав в ответ, он отошел в дальний угол кухни, сел и нахохлился; и
только после того, как к нему подошел я, пожал ему руку и стал благодарить,
сказав, что главная заслуга в моем торжестве принадлежит ему, он улыбнулся
краем рта и согласился примкнуть к нашему обществу.
К тому времени уж был затоплен очаг и откупорена бутылка вина, а из
корзины извлечена добрая снедь, которой мы с Торренсом и Аланом принялись
отдавать должное; стряпчий же с дядюшкой уединились для переговоров в
соседней комнате. Целый час совещались они при закрытых дверях; к исходу
этого срока они пришли к соглашению, а после дядя с племянником по всей
форме приложили к нему руку. Его условия обязывали дядю уплатить
вознаграждение Ранкилеру за посредничество, а мне ежегодно выплачивать две
трети чистого дохода от имения Шос.
Так обездоленный бродяга из баллады вступил в свои владения; в ту ночь
я улегся спать на кухонные сундуки состоятельным человеком, отпрыском
знатной фамилии. Алан, Торренс и Ранкилер безмятежно похрапывали на своих
жестких постелях; я же -- хоть столько дней и ночей валялся под открытым
небом в грязи иль на камнях, зачастую на голодное брюхо, да еще в страхе за
свою жизнь -- был этой переменой к лучшему выбит из колеи, как ни одним
ударом судьбы, и пролежал до самого рассвета, глядя, как пляшут на потолке
тени от огня, и обдумывая будущее.
У Пехова на вас очень похожа история про вора Гаррета (вот так его точно звали), название только забыла.
Вы сами признались, что одна из ваших "сверхзадач" - показать мир виртуальной игры, со всякими придумками. Вот это и есть ужас. Какая ж это сверхзадача?! Что до того, что герой "не решался, а потом решился" тоже не тянет на таковую...
Брюс Ли делал не то, за что и поплатился. Сами ж говорите, техника, доведенная до афигительного умопомрачения. То есть расчет, а не спонтанность.
|