Число недовольных продолжало расти. Как и в любом деле, нашлось немало людей, раздражённых новшествами и, в особенности, варягами. Кого-то ограбили, побили, обманули на торгу. Обещали, мол, совсем другое. Воевода Вадимир выслушивал всех, вне зависимости от рода и положения. Среди просителей не было только господ, наподобие Гостомысла. Богачей нынешние порядки устраивали – на реке стало спокойней и в Ладогу потянулись купцы. Шкурки, выменянные у чуди, вепсов и меря уходили на Запад, греть, получается, плечи тамошних родовых вождей и их домочадцев. Беднякам ведь такое не нужно, пригодится что попроще, шкура собаки или волка.
Однако мелкие нападения продолжались. Таинственные налётчики выборочно грабили речные поселения. Захватывали в основном пленниц, но не гнушались и зерном, шкурами. Серебром, если повезёт. В одном из таких посёлков, попавших под удар, жила двоюродная сестра Вадимира. Её налётчики не взяли, то ли слишком сопротивлялась, то ли показалась старой. Тело сестры, окоченевшее, в буром от запёкшейся крови, разорванном платье, нашли у самого берега. На заиленном песке осталось множество отпечатков.
– Смотри-ка! – сказал, наклонившись над следами, один из воинов, опытный охотник. – Вот здесь они высадились. В сапогах, не лапотники какие.
Вадимир, не отрываясь, смотрел на мёртвую сестру. Они не были особо дружны, но кровь есть кровь. И вот теперь сестра лежит здесь, словно старый, прохудившийся мешок.
Посёлок вымер. Кто чудом уцелел, тот на пепелище уже не вернётся. Пепелище это всегда дурное, мрачное место, полное призраков и ещё каких ужасов.
– Один выжил, – услышал воевода. – Прятался в погребе. Повезло, однако, что вместе с домом не сгорел.
К нему подтолкнули мальчишку лет десяти-двенадцати. Тощего, дрожащего и абсолютно седого.
– Это были варяги, – прошептал он. – Ночью ворвались. Убили мать, отца, сестру…
– Ясно, – оборвал воевода и, помолчав, погладил мальчишку. – Сирота, значит. Нечего тебе среди мертвецов оставаться, с нами пойдёшь.
Людям это понравится. Как же, воевода – главный защитник слабых и обездоленных. Исконный словен, не какая-то там русь. Но больше всего Вадимира волновало другое. Рорик методично оттеснял его от управления. Теперь конунг заинтересовался его отрядами.
Большая часть воев жила обычной жизнью – пахала землю, рыбачила с сетью, охотилась, ковала… Но у каждого из них было оружие на случай беды – копьё, лук, дротик или топор. Простому семейному человеку воевать некогда, постоянно занят, освобождаясь только к зиме. Но зимой холодно, реки замерзают, и далеко не уйдёшь. Вот молодёжь – иное дело. Собрать легко, правда, и вооружены похуже, да и опыта не хватает. Молодые удальцы уходили на заставы или в крепости, чтобы жить среди мужчин, сражаться и охотиться. Следить за рекой, предупреждая в случае нападений дымом сигнальных костров. Иногда, когда набиралось достаточно воинов, совершали набеги. Чтобы лишний раз попрактиковаться, да и обогатиться, как же без этого.
Конунг посягнул и на эти заставы. Вадимиру он не доверял и организовывал собственную славянскую дружину во главе с варягами, сражающуюся в привычной для них манере. Это бы не только компенсировало потери конунга, но и усилило бы его власть. И что теперь ему Вадимир? Гостомысл? Другие вожди? Печально, что господа Ладоги, ослеплённые алчностью, ещё не видели полной картины…
– Не плачь, – молвил Вадимир. – Слезами горю не поможешь. Лучше научишь сражаться, чтобы отомстить, когда придёт время.
Седой мальчик кивнул и вытер лицо рукавом.