Цитата:
|
Работа в опасных условиях
|
Скрытый текст - из личного дела:
Скрытый текст - Характеристика:
на Десмонда Морана, псионика II типа,
надзирателя Республиканской исправительной колонии усиленного режима №22
Десмонд Моран родился 31.08.705 г. от ОР в Порт-Бэйли, графство Западный Гэллахан, Кэлтани. В четырехлетнем возрасте привезен родителями – Браданом и Маргарет Моран – в Светлейшую Республику, сестьера Лидо. Гражданство (3-ий ценз) получил 14.05.725 г.
С 712-го по 719-й гг. обучался в церковной школе (ортодоксально-астристской).
В возрасте 15-ти лет проявил псионический потенциал. Был переведен в спецшколу №2 для учащихся с аномальными особенностями развития, которую закончил в 722 году. Подтверждается аттестатом зрелости №008010.
В возрасте 18-ти полных лет перенес добровольную стерилизацию, получил лицензию на трудовую деятельность, вид на жительство и разрешение на бракосочетание.
Псионические способности классифицируются как посредственные (категория II-D по шкале Санторо).
С 727-го по 730-й проходил военную службу. В силу приобретенного в детстве дефекта здоровья – неправильно сросшегося перелома бедра – был признан негодным к строевой службе и направлен в войска связи. Во время боевых действий зарекомендовал себя с положительной стороны, как грамотный и дисциплинированный военнослужащий. Награжден отличительным значком «За примерную службу».
По рекомендации секретариата Военной Комиссии Светлейшей Республики переведен на остров Ла-Рова и назначен надзирателем в Республиканскую колонию №22. Контракт сроком на 10 лет заключен 26.03.730 г.
Программу служебной подготовки освоил. Физическое развитие удовлетворительное. Вредных привычек не имеет. Аккуратен. Дисциплинирован. Стрессоустойчив.
Владеет дубинкой, а также базовыми навыками стрельбы из винтовки.
Способен эффективно и без применения насилия нейтрализовать заключенных, склонных к нарушению действующего распорядка.
Обязанности исполняет качественно, выказывая разумную ответственность. В превышении должностных полномочий не замечен. Нареканий со стороны командования не возникало.
Инициативу и лидерские качества не проявляет. К повышению не стремится.
В коллективе адаптируется медленно. Приятельских отношений с сослуживцами не поддерживает. Характеризуется напарниками как человек замкнутый, недружелюбный, тяжелый в общении. Выходящую за рамки должностных обязанностей товарищескую помощь оказывает неохотно, после дополнительных просьб. Конфликтных ситуаций по возможности избегает. В общественной жизни подразделения не участвует. Авторитетом не пользуется.
Холост. В быту неприхотлив.
Начальник охранного подразделения - Армандо Грациани
Секретарь - Ливио Донати
20.12.737 г.
Первый. Второй. Третий. Четвертый. Пятый. Они переговариваются, смеются. Кто-то курит. Наверняка и пепел стряхивает на столешницу… Я сковыриваю ногтем отставший кусок масляной краски, закрываю глаза, считаю до десяти и поворачиваю дверную ручку. Первый, второй, третий. Все на месте. Четвертый, пятый. Эти стены давят. Или присутствие тех, что за ними.
Когда я вхожу в каптерку, все резко замолкают. Росси, Бьянки, Анджело. Первый, четвертый, второй. Марио – третий – тушит сигарету и переглядывается с пятым, Костой. Росси украдкой бросает взгляд на мою нашивку. Опознавательный знак псионика: две перекрестные линии фиолетового цвета и регистрационный номер под ними. В остальном я такой же, как они: блекло-синяя форма, дубинка на поясе.
Марио бормочет, что наконец-то все собрались. Бьянки прибавляет замысловатое ругательство на лидонском жаргоне. Я сажусь. Начинается летучка.
Марио – старший смены на нашем участке. Составляет график перерывов, назначает ответственных среди заключенных, взаимодействует с геологами. В саму шахту надзиратели без особой нужды не лезут, – не из-за заключенных, а из-за каменной пыли и излучения. Разве что приходится сопровождать гражданский персонал...
- Моран, сегодня первую половину дня свинцовые подштанники носишь ты.
Значит, если придётся забираться под землю, сопровождая какого-нибудь горного инженера, – это буду я. Что ж, возражать бессмысленно. Марио чего-то ждет от меня. Я киваю спокойно, даже безразлично. Летучка продолжается.
- Осторожнее там. Свинец – не сталь, от заточки не спасет. С железом в брюхе – на оцинкованный стол, – натянуто острит Бьянки, который и сам, судя по замашкам, мог бы очутиться в забое с кайлом и тележкой. Но армия вовремя превратила его из уличной шпаны в надзирателя над каторжниками.
Никто даже не кивает в ответ. В глубине души они наверняка боятся чего-то подобного. Я пожимаю плечами. Если заключенных и следует опасаться, то не в первую очередь. Те понимают, что деваться им некуда, пытаться бежать – гиблое дело. Это Ла-Рова. Отсюда не возвращаются. Слова "исправительная колония на острове Ла-Рова" кажутся ядовитой насмешкой. Но вряд ли у создателей имелось хоть какое-то, – пусть даже сколь угодно паршивое, – чувство юмора. Может, это и есть самое быстрое, верное исправление. Методом горбатого и могилы.
Конечно, у некоторых случаются заскоки. От отчаяния, безнадеги или чего-то там еще. Но такие обычно быстро утихомириваются в моём присутствии. Силы воли не хватает. Да и откуда ей взяться, после выматывающего до изнеможения труда, постоянного недоедания, в здешнем жутком холоде? Лицом к лицу они не посмеют напасть. А сзади ко мне подкрасться сложно...
- Вспомни, что творил тот клятый мордоворот, – Коста сцепил пальцы в замок. – Забыл, как там его. Даже Дженнаро Зверь со своей дубинкой не помог. А ты, Моран, не сплоховал.
Я улыбаюсь одними уголками губ. Нечасто доводится слышать от коллег подобное. Их компания – как и многое другое в этом месте – меня угнетает. А когда мне некомфортно, не в своей тарелке чувствуют себя и люди рядом со мной. Но так было почти всегда. Это нормально, привычно. Когда я веселился в школе, то старый священник, учитель, не мог утихомирить весь класс. Когда я лежал со сломанной ногой, ко мне боялись подойти помочь... Удивительно, что на это обратили внимание так поздно. Интересно, каким бы я стал, проведя в спецшколе не два года, а все десять? Лучшим человеком и гражданином? Спокойнее относился бы к собственной инаковости? Носил бы знак своего положения с гордостью? Понимал бы высокий долг перед этим древним Городом, принявшим меня и моих родных после бегства из Кэлтани; перед его плутократами-правителями и лично перед всенародно любимым Дожем?
Я встречал и таких. Они казались довольными своим положением, даже счастливыми... Но не все, конечно же. И так ли искренни их чувства? Я не умею читать мысли.
Меня отвлекает резкая боль в ноге. На секунду в глазах темнеет. Бедренная кость словно превращается в кусок колючей проволоки. Жжение в суставе быстро стихает, но его сменяет отголосок – ноющая боль в коленной чашечке. Грядет похолодание. Ничего удивительного. Скоро зима. Изо рта будет валить пар, а с утепленными куртками никто не расстанется даже в помещении. Отопительные системы зачастую не справляются. Как ни разогревай котельную, в особо сильные морозы батареи будут еле теплыми. Даже из персонала каждый десятый рано или поздно оказывается в лазарете с воспалением легких, что уж говорить о заключенных. Говорят, Благоденствие использует добываемый здесь и покупаемый у Республики уран как топливо… что ж, видимо, оно заметно эффективнее, чем дизель или уголь. Иначе не было бы никакого смысла добывать его в таких условиях. Кроме наказания преступников. Но это можно делать и проще, и дешевле.
Вопросов немного, решаются они быстро. Все с чистой совестью покидают душную каптерку с ее тускло-зелеными стенами, обшарпанным столом и колченогими стульями. У кого-то перекур, а у меня небольшая прогулка. Я снова медлю перед дверью и спиной ощущаю неодобрительные взгляды.
Облака в небе пляшут, как языки пламени в печи. Порывы ветра колышут столб пара над котельной, раскачивают тянущиеся в сторону порта провода. Мы-то за стеной, а на открытом пространстве, должно быть, холодно. Не позавидуешь парням из внешней охраны, на стене. Или технику, который что-то поправляет на антенне радиостанции. Но, признаться, я бы хотел оказаться на его месте. Увы, «нет формального образования». Словно армейских курсов не хватит, с местной-то аппаратурой. Это ведь не полярная обсерватория, на которой направленными антеннами пытаются поймать сигналы с еще не открытых спутников, вслушиваются в голоса предков. Рядовая станция дальней связи. Ничего такого, с чем я бы не справился. Наверняка даже мой собранный на коленке Редди сложнее устроен. За вычетом антенны, конечно. И, тем не менее, работает неплохо. Можно ночами не спать, медленно поворачивая ручку и вслушиваясь в белый шум, просеивать частоты в поисках хоть какого-то сигнала… слушать переговоры между кораблями у побережья или ломать голову, пытаясь уловить смысл в новостных программах Благоденствия.
На выходных хорошо. Можно почти целый день провести со старичком Редди. Жаль, что с собой в отпуск его не возьмешь, – громоздкий слишком. Без него даже как-то скучно, одиноко становится. Пускай в Городе и есть, чем заняться: я навещаю родню, смотрю представления бродячих комедиантов, порою забегаю в паб. Изредка получается завести ни к чему не обязывающее знакомство... Всего это мне достаточно вполне. Но вот пробовал как-то посетить оперу. Зала большая, и людей в ней куда больше, чем может столпиться даже на уличном представлении. Столько, что невозможно не сбиться, пытаясь подсчитать. Все сливаются в одну массу. Нельзя распознать отдельных личностей, кроме артистов на сцене да патрициев в богато украшенных ложах. Будто Малый Совет и не повышает каждые десять лет налог на роскошь. И сюжеты у этих опер… Зарисовки из "славного прошлого", напыщенные речи дожей древности, полные "глубокого смысла" банальности... Или, что еще хуже, "душераздирающие страсти" вроде любви богатого бездельника и больной куртизанки. Не впечатляет. Кому как, а мне по душе площадные комедианты.
Еще есть хорошая штука – тир. Люблю прийти туда и отстрелять из винтовки полный короб патронов. Спокойно, тщательно прицеливаясь каждый раз, прежде чем спустить курок. На Ла-Рове оружие в руках держать не приходится. Всё под замком, в арсенале...
Я чувствую, что из-за угла арсенала приближается шестой. Вот-вот покажется. Наверное, кто-то из сменяемых. Поторапливать нас... Да, так и есть. Третий и пятый бросают недокуренные сигареты в урну. Выдвигаемся.
- Сколько ты здесь уже? - задает мне вопрос Анджело. Он новичок, из последнего набора. Это чувствуется. Слишком много болтает, слишком жизнерадостно смеётся.
- Шесть лет. Через два месяца будет семь, – после небольшой паузы отвечаю я и по выражению его лица вижу, что продолжения разговора не будет.
С точки зрения Анджело, я – законченный псих. Что ж, может и так. Но с "фиолетовым крестом" тяжело найти нормальную работу. Единственное прибежище – госслужба.
Ла-Рова – паршивое местечко. С этим согласятся не только заключенные. Понятно, что вольнонаемный персонал сюда заманивают «высоким жалованьем, удобным графиком, хорошо разработанной системой премий и компенсаций». И делают это весьма успешно. Правда, контингент всегда подбирается определенный: либо желающие повыкладываться на пределе сил пару-тройку лет и скопить некоторую сумму; либо такие, которым на Материке ловить особо нечего.
Через три года закончится контракт. Мне как раз исполнится тридцать пять, надо будет что-то решать. Сбережения у меня есть, но без работы все равно не смогу. Остаться здесь? Можно, конечно. Но, говоря начистоту, не хотелось бы. Еще можно снова попытать счастья в Городе, устроиться грузчиком, посыльным или разнорабочим. Тем более, не привыкать, – до войны довелось побыть и тем, и другим, и третьим. Но лучше отправиться куда-нибудь в южные края. Самое оно после здешних собачьих холодов. Говорят, на фронтирах тоже не слишком сурово относятся к "крестоносцам". Что ж, в чем-то север и юг точно схожи. Почему бы нет? Хоть согреюсь...
Время покажет, загадывать не люблю. А пока – вперед, за просвинцованным плащом.