Посередь торга схватится за грудь, упадёт беззвучно. И больше не встанет. Или нога подвернётся, хрустнет как сухая ветка. Заражение, лихорадка. Итог один – смерть.
Но до этих высот Седому далеко, проще до Луны дотянуться. Сначала пройти инициацию. Власый вполголоса, озираясь, рассказывал про свою. Есть, мол, где-то лабиринт и кто его пройдёт, тот власть над всем миром и получит. Но тропа узка, а с обеих сторон подступает огонь. Шаг влево-вправо и душа обгорит как лучинка, рассыплется пеплом. Так и не прошёл Власый лабиринт, вернулся. Озлобился. Спьяну, бывало посуду бил, об лавку до костей кулаки обдирал. Всё укорял себя, что струсил, такую силищу упустил. Но и крох хватало.
Однажды Власый потащил его ночью в лес, дав выпить какой-то настой. Чёрное небо прижимало к земле, тропа петляла между еловыми стволами, путала следы. Тысячи глаз пульсировали в ночи, тысячи глаз высматривали мальчика.
– Мы тебя видим! – шёпот на грани слуха. Седой раз за разом оборачивался – никого. Ели качали тяжёлыми лапами, подбираясь всё ближе и ближе.
– Мы тебя знаем.
Он уже решил, что не выйдет из леса. Принести его в жертву решил Власый, откупиться от богов кровью. Они ведь такие – чем-то на упырей похожи, от кровушки розовеют, обретают земную жизнь. Между елями блуждали тени, призраки прошлого и ещё не наступившего будущего. Умершие тянули скрюченные от судороги руки.
– Ты наш.
Всё имело душу, всё. И тысячи глаз вокруг, тысячи длинных языков. Шепчутся промеж собой, разносят слухи. А волхв, получается, слушает, пророчит. Волхвы разные бывают – добрые, равнодушные, тёмные. Власый к духам тянется, к иной стороне. От жизни ему ничего не надо, чужой кровью не дорожит. В мире древних ужасов он бесстрашен, слишком много повидал, такого, что и вырезанный посёлок Седого ничего не значит. Волхв откупается от голодных духов дарами, ему нипочём жертвы. Уведёт ребёнка у зазевавшейся матери, на худой конец, утащит петуха, чтобы кровью идола оживить.
– Рано тебе ещё дальше идти, – сказал Власый и вывел ученика обратно к жилью. – Душа пока слишком мягка, чтобы с богами общаться.
Боги похожи на раскалённый котелок. Ты можешь многого достичь с этим котелком, только держать его придётся голыми руками. И расплата за владение таким котелком куда страшнее, чем простые ожоги.
Побирушка – девочка из его родного посёлка – караулила лодку на пристани. Седой встретил её в Ярилово, где Власый гостил последнюю неделю. Пророчил старым, удерживаемым в семье хозяином, девам свадьбы, запугивал непослушных детей духами и жрал в три пуза.
Похорошела, выросла. Волосы у неё прямые, длинные, ниже плеч, распущены. Чёлочка ровная, лицо белое, чистое. А ведь растрёпой была, замарашкой. Девочку никто не любил, кроме… нет, он всего лишь жалел её. Тогда его, конечно, звали иначе, чем Седой. Да что уж вспоминать, кому это интересно. Теперь он – Седой – припадочный, посредник между мирами. Вернее, будущий посредник. А она – мальчик не знал, кто она теперь.
– Побирушка! – воскликнул он, счастливый от того, что увидел знакомое, кажущееся родным лицо. Седой сразу вспомнил детство – тёплые мамины руки, край платья…
Но Побирушка его не узнала, да и была ли эта девочка той самой?