Никаких вестей с севера, будто вымерли все. Река пустая, ни одного паруса. Дороги заброшены. Отправил самого шустрого на разведку, посмотреть, что да как. Ждали до следующего вечера, никто не вернулся. То ли сбежал, то ли… Больше никого не отправляли. Крепость осталась без глаз. Люди заволновались, грызлись из-за пустяков. Рулав тоже на нервах. Прятались за стенами, допивали последний мёд и храбрились. Мол, один раз удалось победить, значит, и второй тоже. Но неприятные темы уже поднимались. Рулав всё слышал.
– Уходить надо, – предложил один из ветеранов. – В Альдейгьюборг. Иначе заморят нас здесь голодом, как прежде шведов. В ноги упадём, конунг отходчив и простит.
Рулав притянул его за грудки.
– В ноги упадём, сука? Ты за моим столом сидел? Хвалу кричал? А теперь думаешь так просто сбежать?
– Я всего лишь предложил. Сам решай!
Решай сам, легко сказать. Соблазнительно вернуться, да только конунг его не простит. Людей-то оставит. Хорошие бойцы всегда в цене. Но для Рулава всё кончено. Разве что прорваться в верховья, след за Асмудом. Кто теперь пойдёт за ним?
Со стены окрестность казалась спокойной. Тихая река, пустынный берег, сосны. Птички поют свои незатейливые песенки. Но где-то рядом прятался враг. Коварный и сильный, совсем не то, что те дети. Этого врага явно направляла рука опытного вождя. Вадимира? Говорят, что он имел зуб на норманнов ещё с прошлого нашествия. Будто бы ребёнка у него тогда убили.
Ночью проснулся от дыма и треска. Выбежал во двор, уже полный народа. Горели корабли. Огненные кресты мачт, пылающие доски бортов. Слишком поздно, чтобы тушить, всё обгорело. Занялась даже пристань, не подступиться. Маслом что ли облили?
– Твоя работа? – спросил кто-то в темноте. Он не узнал голос наглеца.
– Нет.
Рулав вдруг понял, что не знает что делать, да это и не важно. Они в западне. Врагу не нужна их крепость, врагу нужны их жизни! Птица в силках. Впервые в жизни он почувствовал себя добычей. Неважно, что внутри, главное, не показывать виду.
– Труллей больше не кормить, – распорядился, прежде чем вернуться досыпать. Надо бы их прирезать, чтобы не доставались никому, да кто знает, что готовит завтрашний день. Может, конунг смилостивится и пришлёт помощь? Вряд ли. Пустые надежды. Но если и отчаиваться, то только на свежую голову.
Он бежит, продираясь через кустарник. Еловые лапы тяжело бьют по лицу. За спиной разливается собачий лай. Всё ближе и ближе. Налипающая грязь на сапоги. Слишком медленно. Одышка, колет в боку. Только бы отдохнуть, прилечь. Видит в полутьме оранжевые огоньки глаз. Псы!
Вырывается на поляну. Тянется к мечу. Слишком медленно, одна псина вцепляется в руку, висит на рукаве. Отряхивает её, с силой пинает ногой. Пёс отпрыгивает – чёрный, с почти квадратной грудью и маленькими ушами. Оскалился, напрягся для рывка. Второй появляется следом, с шумом вырывается из кустов. Обходит с боку.
Вся надежда на один хороший удар. Зарубить одну тварь и закрыться обмотанной в остатки плаща свободной рукой. Промахнёшься, и они растерзают на месте. Рычание всё ближе и ближе, со всех сторон. Что если это ещё не все псы?
– Ярл! – слышит он, оборачивается.
За спиной на завалинке сидит старик, совершенно седой, с короткой бородой и красной кожей. На его глазах бельма – огромные белые пятна, не видно зрачков.
– Ярл, ты выжил!
Псы бросаются, один вцепляется в лодыжку.
– О, Боги! – кричит он и… просыпается.