Хельги первый раз видел Рорика таким взволнованным. Конунг мерил шагами двор. Пять вперёд – пять обратно. На мокрой после сошедшего снега земле оставались глубокие следы.
– Не важно, что говорят люди. Я хочу, чтобы ты понял. Это не изгнание!
«Конечно, не изгнание! – едва удержался от выкрика Хельги. – Пока ты будешь развлекаться с молоденькой… старый козёл! Предатель! Ты отправляешь меня в Скифию, чтобы я не мешал тебе… чтобы Мариса… Ублюдок!»
Кровь бросилась в лицо. Хельги готов был в любое мгновение наброситься на старика.
«Интересно, – мелькнула шальная мысль. – Успею ли я зарезать его до прихода охраны. Выбить всю эту похоть с одряхлевшего лица. Раздавить голову, чтобы брызнула под сапогом. Да, брызнула!»
– Ты же должен понимать. Любовь – это любовь, а долг совсем другое. В общем, поймёшь, как подрастёшь.
– Вы сами назвали меня мужчиной.
Конунг остановился:
– Вот именно поэтому я и хочу, чтобы ты отправился в верховья. Мне больше не на кого положиться.
Хельги вспомнил недавнее празднество. Конунг восседал на своём стуле, словно троне древних королей, вокруг – приближённые из лучших воинов, советники, местные вожди. По правую руку сидела его новая жена. Рядом – Гостомысл, довольный своей ролью. Ещё бы, отец видного жениха, подыскал ему видную невесту. Родичи жены – обрусевшие словены с акцентом разговаривающие на родном языке, все богатые и сильные числом. Дядя у них на заставе не последний человек, почти воевода, сами варят соль, люди при деле. На пиру нет только Марисы. Как объяснил Рорик – слегла от недуга. Понятное дело, кому будет приятно смотреть на торжество юной соперницы.
Варяги стучат в щиты, подзуживают. Давай, мол, государь, делай своё дело! Волки они, как есть волки, и порядки соответствующие. Охочий вожак – крепкий вожак, за таким пойдут. Рорик целует невесту под рёв стаи. Хельги, сумрачный от пережитого сестрой унижения, помалкивает. Вслед за остальными меланхолично поднимает рог за молодыми, быстро хмелеет.
– Отец мой, – начал речь Рорик. – Всегда имел одну задумку, всю жизнь ей посвятил. Чтобы объединить все племена в одно, чтобы река у нас, понимаешь, текла между пальцев. Но времени у него не хватило. И вот теперь я, Рорик, сын Гостомысла, клянусь, что довершу начатое дело! Вся река от Восточного моря до Греческого будет наша!
Пьяная стая воет от счастья. Так ведёт себя собака, засидевшаяся на цепи – рвётся, мечется по двору, почуяв свободу. Стая жаждет крови и сокровищ. Местные тоже вопят, радуются. Как же – Ладога станет во главе всей реки. Счастье-то какое! Не понимают, что счастье у них с варягами по-разному видится. Ладожане же как, трудовых богатств хотят. Чтобы товары сплавлять, чтобы строиться, скот разводить. А эти – из стаи – убийцы. Им жирные овцы нужны, только чтобы их стричь.
– Хельги! – подозвал его Рорик. – Мой мальчик, моя опора! Мне нужно, чтобы ты разведал верховья. Запоминай всё – где живут люди, как живут, о чём думают, кто правит землями. Любое знание пригодится.
Хельги оглянулся. Надо было воскликнуть, скинуть груз с души, высказаться. Об этой волчьей стае, хмельной от будущей крови, о слепцах-ладожанах, о старом развратнике. Но Хельги смолчал, потому что хотел жить. Только кивнул в знак согласия.