Каганат Виндов.
- Как твоё имя и какому племени ты принадлежишь?
Посланец, здоровенный детина с могучими руками морехода и длинными соломенными волосами, стукнул себя кулаком в грудь.
- Я - Лойр, тэн. Лойр Оддсон из племени дагов.
- Ты с островов на северо-западе?
- Да, тэн.
Алтей задумчиво потёр подбородок и покосился на Остура – старый сотник, как и любой севраг, должен был хорошо знать народы и наречия севера. Знакомы ли ему имя и говор посланника? Но сотник лишь едва заметно повёл плечами – мол, кроме того, что сказал этот инородец, нечего дополнить. Слышать слышал, а сам не видел никогда.
- Ты сказал, что тебя послал ваш правитель. Кто он… я имею в виду, как его имя, и как именуются правители на вашем языке.
Чудо, благословение Семара, что можно задавать этому посланнику хотя бы такие вопросы. Староста Великой Парми сообщал в письме, что те несколько недель, что соломенноголовый северянин гостил у них, ему с большим трудом удалось завязать с ним более-менее осмысленный диалог, потому что язык был слишком отличен. А некоторые слова, что были схожы по звучанию, обозначали совершенно иное, чем у нас – представлять его перед самим князем в такой ситуации было бы преждевременно, а может и опасно…
- Большой вождь зовётся у нас «ингвальд», тэн. Он – первый из дагов. А его имя – Марихольм, Сын «Ледяного медведя».
- Просил ли ингвальд дагов передать мне что либо?
- Наш вождь, первый из дагов, ингвальд Марихольм, просил передать тому, кто возглавляет народы юго-восточнее нас, если он подобен ему самому по величию и силе: «Я не вижу твоего лица, но верю, что в твоих глазах нет вражды и презрения. Готов ли ты разделить со мною трапезу, как брат с братом; готов ли соединить нашу кровь, чтобы не было между нами зла?»
Алтей поднялся из кресла, придержав на своих плечах чуть не свалившуюся лисью накидку.
- Лойр, сын Одда. Ты гость в моих чертогах. Ты будешь сыт, обогрет и защищён. Когда же придёт пора тебе доставить мой ответ вашему тэну, скажи ему так: «Лишь проклятья богов заслуживает тот, кто откажется от протянутой руки, или же, дав согласие на мир, откажется от своих слов».
Коронация кагана Виндов.
Великий день. И тяжёлый… Алтею удалось поспать всего полчаса, который тот с трудом урвал среди массы приготовлений и распоряжений. Когда он был ещё юношей, его, конечно, учили и плавать в броне, и бежать оружно через лес и болото с грузом в пуд на руках, и не спать несколько дней, выслеживая дичь или трясясь в седле. Но последние два дня прошли в сплошной и непрерывной суете – благо Деадей, руководивший всеми этими приготовлениями, не зря считавшийся мудрейшим из виндов, умудряясь разом и планировать прохождения праздничных гуляний, и посещать и проводить камлания, и освящая дары, и вдалбливать в головы остальных участников священного таинства, после каких слов и что нужно делать, где стоять да куда отходить, чтобы не создавать толчею - не забыл в своих планах оставить Алтею хоть немного времен для отдыха.
Весь Скар сейчас украшен, стены, ворота и крыши домов, шесты на улицах, башенки княжеского терема, наблюдательные вышки – венками из яркой осенней листвы, ягод, переплетений цветных лент. С улиц убрано всё неподобающее – ветки и листва, припасённые на зиму поленья, бочки и поилки, привязи, битые черепки.
И вот, наконец, время таинства пришло…
Двор старого княжеского терема был тесен, поэтому часть внутренних пристроек пришлось пока разобрать, а ворота значительно расширить. У самого входа, вверху рубленой лестницы, стоял князь – и на расстоянии двух вытянутых рук никого. Остальная публика – купцы, гридни, десятники, сотники, братья Верад и Торовит, несколько старших жерцов, советники отца, сестра вместе с парой нянек и Диргой, уже почти взрослым, не по годам серьёзным и внимательным – полукругом обступили лестницу и площадку перед ней, на которой был сложен большой костёр, в центре которого стоял большой плоский камень. А на камне лежал венец. Серебряный венец Архимов.
Деадей простёр руки, и стоявший во дворе шёпот стих, неестественно резко. Первожрец заговорил, а вернее, запел. Любой винд знал эти слова почти наизусть:
«…И сотряслось сто гор, и поднялся пар из рек, и иссхоли они в берегах своих. Тогда же Ур, видя великое падение града своего, велел сыну своему, Аркаиму, взять сорок семей и уйти по ледяной тропе. И сошли люди Аркаима с гор, и открылась им земля холодная и суровая, и редко свет Семара проникал сюда. Тогда Аркаим вонзил в землю копьё, и абие расцвело оно, и стало поле то, где стояли они, плодородно. И возвёл Аркаим и люди его град, и назвали его «Скар», иначе – «Окружённый холодом», здесь же кровь Аркаима до сих пор в чести, и будет так, пока сияет Семаров свет».
Деадей прекратил пение и, посмотрев на князя, воскликнул:
- Достоин ли сей?
- Кровь Аркаима! Где он, там и нам быть! – Слаженно ответил ему весь собравшийся во дворе терема народ.
- Благословит ли орарь?
Из толпы вышел крестьянин в простой рубахе, с охапкой пшена. Подойдя к камню и уложив колосья поверх дров, он повернулся к жрецу и крикнул:
- Благословит!
- Благословит ли охотник?
Рядом с пшеном лёг пучок стрел.
- Благословит ли кузнец?
- Благословит!
- Благословит ли древодел?
Несколько изукрашенных резьбой плашек легли рядом с парой ножей и фибул.
- Благословит ли ратник?
На дрова лёг кушак гридня.
- Благословит ли купец?
Небольшая калита с варами плюхнулась рядом с кушаком, чуть не съехав в канавку вокруг будущего костра.
- Ныне и я, первожрец, без вопрошания отвечу – благословляю, княже!
Взяв факел у одного из гридней, Деадей ткнул им в пшено, а замет бросил на стрелы – пламя занялось, быстро окружив камень с венцом.
Когда костёр, закрывавший какое то время весь камень так, что Алтей было испугался за венец – не раскалился бы, а то хуже, расплавится совсем – опал, первожрец, повернувшись к княжне, заворожено смотревшей на угли, перевёл взгляд на Диргу и поманил его:
- Дирга, подойти. Возьми-ка его.
Мальчик подошёл к валуну, края которого почернели, а кое-где и потрескались от ужасного жара. Эвина дёрнулась было, но, наткнувшись на грозный взгляд Деадей, остановилась, с ужасом глядя на сына. Дирга протянул руки к венцу, и вопросительно глянул на первожреца.
- Не бойся, бери. Отнеси дяде.
Алтей подождал, пока племянник поднимется по ступенькам, и протянул было руку, чтобы взять венец («ох, не так я представлял себе это!»), но услышал предупредительный окрик Деадея.
- Не трогай! Преклони колено. Дирга, возложи на него венец.
Алтей вздрогнул, когда серебряный обруч упал, сжав его виски. Тот был совершенно холоден.