La Muerte. Йени и царь страны мёртвых
Колдунья Йени должна спасти людей, которые ей доверились, спасти собственных детей. Зло необыкновенно сильно: еще немного, и оно завладеет телом колдуньи — к счастью, Йени умеет очень быстро расплетать.
Самобытный мир, где даже жизнь и смерть зависят от искусства плетения. Очень здорово, что эта особенность «вплетается» также и в авторский язык, в метафоры для описания эмоций героев:
«Ярость в них спеленали лозы страха…»
Однако остается ощущение некоторой скованности: будто автор еще не успел в собственном мире обжиться. Не продумал его до конца, не прочувствовал, что сказывается и на стилистике. Поэтому наряду вот с такими «жемчужинками»:
«Руки больше не находили работы, и за дело взялись мысли…»
«…песни ночного леса вливались в одну долгую песнь, которую шептала река, перебирая струны камышей…»
к сожалению, попадаются и совсем неказистые фразы:
«Я сделаю так, как должна поступить…»
Андрей Зимний. Конь без всадника
Даже древние боги страдают. Даже они нуждаются в человеческой доброте и благородстве. Главная героиня Катарина жертвует собой, спасая от беспросветной тоски и одиночества слепого бога — Коня без всадника…
Пугающий, но завораживающий мир. Мир, где оживают старые и нарождаются новые легенды. Мир ночи и холода. Мир богов, полубогов и призраков. Вот и Катерина навсегда остается на Дорогах…
А что же обычные люди? Нормальная жизнь? Тепло? Солнце?
Дело в том, что на самом деле автор показал лишь половину мира — вторая, дневная, половинка осталось за кадром. А рассказанная история — легенда, миф. Из собрания мифов некого, неизвестного нам мира. Атмосферно, но, к сожалению, только одна сторона медали…
Не сразу сообразила, что здесь не так. Потом присмотрелась и, наконец, поняла: автор поставил перед собой слишком сложную задачу.
Обратите внимание, в рассказа «звучит»:
`A voglio bene...
Поют итальянцы, как дышат. Почти столь же естественно и непринужденно живет и Соньо Варежкин, взрослый ребенок, милый и безобидный гений. Он находится в состоянии измененного сознания, на грани психического сдвига (а может, уже и за гранью), и практически все его поступки — это непроизвольные реакции на происходящее.
Заявленный первой сценой, как комедия, рассказ постепенно перерастает в трагедию, причем, гибели Варежкина предшествует картина извержения Везувия. Однако у автора иная точка зрения:
«А то, что осталось, полетело словами беззаботной песенки…»
То есть все же песенка! Беззаботная итальянская песенка. Но раз так, для повествования требуется куда более легкий и непринужденный стиль.
Именно в несовпадении авторского замысла и авторского стиля — несколько тяжеловесного и немелодичного — мне и видится главный недостаток произведения. Не хватает стройности, музыкальности, изящества.
Не вышел Каменный Цветок…
Чудом выживший после осады и падения родного города мальчик растет среди руин и призраков…
Несмотря на явные недостатки (скажу о них позже), автору удается сразу же захватить читателя. Думаю, не последнюю роль здесь играет мелодика текста: попадаешь в монотонный ритм рассказчика — и уже не оторваться.
Еще (возможно, только у меня) возникла невольная ассоциация с рекламным роликом банка «Империал»: про Тамерлана:
http://www.youtube.com/watch?v=ENMNEJ2WVkQ&list=PLC5A4E329A34EB6C5&index= 6
…но остались камни,
и последним шел Тамерлан,
и поднимал он тяжелые камни,
и говорил с ними, вспоминая их имена…
И наконец, очень удачный композиционный прием — описание жизни «призрачного города». Если бы те же картины подавались, к примеру, как воспоминания героя, читатель, разумеется, отдал бы должное автору, но не более того. А так, каждая сцена воспринимается с живейшим интересом и ожиданием: боишься пропустить любую деталь — а вдруг…
Недостатки. Не ясно, сколько герою лет, неподходящая лексика (отдельное раздражение вызывает «рабочий палец»!), невычитанный текст. Где-то слово лишнее, где-то, наоборот, не хватает; повторы, корявые фразы...
«…с изумлением воскликнула Джеля, уже идя за мной» — нет такой формы «идя».
Нина Северова. Пустые страницы
Больному раком Герману Петровичу удается попасть в прошлое и спасти писателя, чьи книги скрасили последние дни умирающего…
Отличная вариация на тему «Назад в будущее». Автор затрагивает сразу несколько серьезных социальных и нравственных проблем, не скатываясь ни к сентиментальности, ни к пафосности, и, что очень важно, — держит при этом интригу.
Рассказ о человеческих судьбах; о доброте и сочувствии; о тончайших переживаниях. А еще о том, что жизнь не предсказуема и полна неожиданностей. Почему-то даже закрадывается мысль, что Герман Петрович, возможно, поправится: финал открыт, а рак ведь болезнь загадочная…
К недостаткам отнесла бы отсутствие «механизма перемещения» в прошлое. Не так здесь это важно, но все же того требует жанр.
Ну, и не украшают текст вот такие, к примеру, предложения:
«Сухая аннотация рассказала, что Вячеслав Волков не закончил последний роман, но при жизни высказал жене свою волю: если умрет раньше срока, книгу должны издать в таком виде, в каком она будет, пусть даже пара глав».
«Воля», «срок»… К чему здесь высокий штиль? Проще и человечнее смотрелось бы что-то вроде: «предупредил жену: если умрет, не дописав книгу…»
Дельфин. Гомельский крысовод
На войне, как нигде, проявляется характер человека. Обладающий редким даром — умением управлять крысами — ефрейтор Федорчук наверняка мог спастись. Но как бросить тех, кого приручил? А тем более, когда еще не ясен исход рискованной военной операции. Нет, Федорчук не такой: он доведет дело до конца и погибнет вместе со своими подопечными…
Крепкий рассказ. Диалоги, картинка, композиция — все на уровне. Автор умело чередует информативные и развлекательные, героические и фантастические эпизоды, создавая достоверную картину жизни. Ведь и на войне люди шутят, занимаются хозяйственными делами…
Очень сильное впечатление производит концовка. Три последних предложения подчеркивают значимость случившегося.
Смысловое, фактическое «подчеркивание» (поколебать привычки не так-то просто):
«Но никто и никогда больше не слышал от подпоручика некогда любимого его ругательства — крысиная душонка».
И эмоциональное — за счет повторов. Два завершающих аккорда:
«Никто больше не слышал. Никогда».