[Татьяна Россоньери]

Следующий номер нашей программы - чарующая, знойно-пряная и таинственная

"Азия"

Рассказ довольно разноплановый и с первого прочтения малопонятный. Впрочем, это и интригует больше всего. Но с начала всё-таки немного критики. Поскольку не пристало допускать в рассказе довольно высокого уровня такие примитивные ошибки.
«Тогда у меня была вполне романтичная история, с девушкой, ждущей на юге, в одной из азиатских республик бывшего Союза, поездами, самолетами и долгими разговорами по телефону», – сложное и витиеватое предложение. Такое ощущение, что после упоминания о бывшем Союзе автор потерял мысль. И уже не понятно, что поездами, что самолетами? Картинка рассыпалась. А жаль, начало фразы настраивало на очень романтичный лад.
«Видимо какая-то метка памяти сработала, когда я сел в самолет и – надо же! – вспомнилось, откуда все началось», – памяти – вспомнилось.
«Она сидит на мне, и я чувствую, как она охватывает меня внутри. Медленно поднимаясь и опускаясь.
Я чувствую ее прикосновения, привыкшие к темноте глаза различают ее челку…» - чувствую – чувствую.
«Потому что сны приснились не только мне и тем, кто знает, как литают гирокоптеры».
Или же: «Мы впервые раз будем это делать на трезвую голову».
Обидная небрежность, о которую спотыкается взгляд на более-менее ровном повествовании, портит впечатление.
А теперь о построении произведения и выбранном приёме.
Начало произведение статно течёт подобно могучей русской реке. Довольно рисковый шаг, поскольку автор не увлекает нас сразу же в хитрые перипетии сюжета. Тут довольно сложно удержать внимание и интерес. Но мы продолжаем читать, ощущая себя так же, как и герой – очутившись в компании болтливого соседа, вынуждены поддерживать диалог. Но автор умело дёргает за нужные ниточки, управляя вниманием читателя, словно марионеткой. Вот мы на умеренных волнах могучей реки начинаем созерцать широкие просторы Азии. И это затягивает. Но не так, как неожиданный поворот или зародившаяся интрига в детективном романе. Нас гипнотизирует атмосфера запахов и видов Азии.
После лирического описания-размышления, нас словно обдаёт холодным душем, одно короткое предложение: «Умирать совершенно не хотелось».
Автор резко отрезвляет читателя, возвращая его к самой истории. Таким приёмом он однозначно даёт понять, что расслабляться не стоит – это Азия!

«Сделал я это чуть раньше, чем следовало, поэтому вертолет резко завис в двух метрах над землей, а потом рухнул всей своей тушей так, что клацнули зубы и во рту появился вкус крови».
На примере этого отрывка можно увидеть, как автор достигает образности речи с помощью самых простых обыденных слов. Ведь можно было сказать куда более кудряво, а автор просто констатировал факт – «во рту появился вкус крови». С одной стороны, читателю просто даётся в лоб описание. Но, с другой стороны, такой приём сразу окунает читателя в жёсткий мир Азии, мир военного человека, мужчины, жизнь которого состоит из мгновенных и судьбоносных решений, риска, конкретики. Излишней поэтичности тут нет места. Хочется отметить, что подобный подбор слов играет и на образ героя. Именно через его воспоминания и размышления вырисовывается психологический портрет, открывается внутренний мир – мы видим мужчину. Не мальчика, не сентиментального юношу, а мужчину!
К слову сказать, объёмно вырисован тут только один главный герой. Но его образ предстаёт полным, так как мы погружаемся в его внутренний мир и начинаем чувствовать, как он. Он вспоминает – мы вспоминаем. Мы невольно разделяем его мысли, его страдания и печаль по ушедшему отцу. И это близко нам, потому что переживания его переданы правдиво. Остальные персонажи создали фон, но в их объёмной прорисовке и не было надобности. Ведь это мир одного героя.
И снова повествование делит на логические части короткое предложение: «Но потом пришли сны».
Это уже приём автора – возвращать читателя и настраивать на новый лад. Воскрешать интерес и готовить к новому повороту.
Вообще, во время чтения ты как будто раскачиваешься на качелях. Автор то успокаивает тебя ровным описанием и воспоминанием, то снова взбадривает доброй порцией холодного душа. И снова новый поворот, новая веха в повествовании и в самой истории.
Только читатель расслабился, поддался медитативному полёту в прошлое вместе с главным героем, словно полёт на качели вверх навстречу потоку воздуха. А потом бац, и резко вниз, и нужно открывать глаза и привыкать к новому направлению. Рассказ – качели, или рассказ – маятник. А ещё точнее будет сказать, что автор заставил и читателя испытать авторотацию. Падение – резко замедляешься и зависаешь – и удар о землю! Стиль и образность изложения играют вместе с сюжетной и идейной составляющей, как в самом слаженном оркестре. И что интересно, иногда возникает ощущение, что автор не стремился так сделать намеренно. Это как в джазе – ты настроился на волну импровизации, и вот тебя уже несёт на гребне.
Вот только описываемый сон не совсем удачно вставлен в общее полотно повествования. Его как будто пририсовали чьи-то шаловливые руки. Резкая смена точек зрения, резкий переход – но нет никакого сигнала, никакой вводной ниточки для читателя. Если до этого автор всё-таки подготавливал нас к переходу, возвращал внимание и разжигал интерес, то тут уже просто небрежно швырнул читателя за шкирку в кошмарный сон. Это ломает уже, казалось бы, чётко выстроенный ритм произведения. На мой взгляд, здесь нужна доработка.
Финальные сцены и извержения вулканов описаны очень выразительно. Такая серьёзная, мрачная выразительность – крупные густые мазки на холсте, такие, что создают рельеф, и их хочется потрогать, провести подушечками пальцев по полотну.
Но что же по идейной составляющей? Азия – почему она является центральным образом? Да, просто потому что главный герой формировался как личность именно под её влиянием, он пропитался её запахами, её контрастностью и разнообразием. Именно с ней у него ассоциируется жизнь. И именно такого склада человек может пожертвовать собой, хладнокровно и в то же время чётко и ясно ощущая сам момент расставания с жизнью. Он любит жизнь, он совсем не хочет умирать. Но, даже умирая, он проживает эти мгновения на все сто процентов.
Твари из сна и твари в финальной сцене не вырисовываются в какой-то единый образ. Но в соседстве с огнедышащим вулканом и мыслями об Азии они представляются громадными драконами. Драконами, раздирающими землю. В самом финале две твари – чёрная и белая, как две противоположности одного – врага. Так и в герое чёрное и белое – вечная борьба с собой – желание жить и невозможность отступить. И в их корабле две противоположности – мужчина и женщина, также олицетворяют жизнь и смерть. В борьбе всё может погибнуть, ровно как и только в борьбе возможно спасение. Чёрное и белое неразделимы, они наши составляющие. Мы не можем распасться на части – не может наше хорошее существовать в отдельности от нашего плохого, низменного. И только промежуточные исходы локальных битв формируют то, какими мы являемся сегодня, сейчас.
Мне видится основная идея данного рассказа в философском рассуждении о вечной борьбе двух начал: чёрное и белое, мужское и женское, жизнь и смерть. Две стороны одного мира и тысячи оттенков в разных сочетаниях двух противоположностей.
Несмотря на некоторые языковые огрехи, автор добился основного эффекта – усадил читателя на качели или вертолёт, раскачал и кинул в жерло вулкана бороться со своими бесами внутри. Для меня особо важно, что такая извечная тема раскрывается довольно художественно и небанально в простой истории обычного человека – не святого, не супергероя, а того, кто запросто может оказаться рядом с нами.