ar_gus: Кажется, с уверенностью можно говорить о тенденции: по крайней мере на Креативах последних лет регулярно появляются стилизации под ирландские (или, шире - кельтские) легенды. Вот и нынешний заход не стал исключением.
Т.Р. Писать легенды (вернее, стилизации под легенды) - дело не только сложное, но и опасное. В первую очередь потому, что автору стоит изначально определиться с целью ее написания. Чего он от этого рассказа хочет? Вариантов может быть немало:
- познакомить читателя с историей и мифологией;
- выразить свое отношение к историческому периоду;
- дать возможность насладиться экзотическим топосом;
- удовлетворить желание читателя увидеть чудесное;
- очаровать красивым слогом (ведь это незаменимая составляющая стилизаций!);
- под "маской" легендарности пронести мысль, поданную как истину, проверенную временем;
- выразить свое отношение к существующему мирозданию и его составляющим, нарядив их в костюмы-символы;
- ...
Я на этом, пожалуй, остановлюсь, потому что важные для рассказа цели уже озвучила, и последние играют здесь наипервейшую роль. Автор последовательно и непротиворечиво доносит до читателя мысли-постулаты, важные для людей во все времена:
Смелому не нужны покой и смирение, отважный будет бороться, не щадя жизни.
Кто чувствует глубокую связь со своей землей, не предаст свои святыни и будет вознагражен за верность в лучшей жизни.
Неудивительно, что для проведения этих мыслей автор использует образы героического прошлого, которые даже не символически, а аллегорически отсылают нас к озвученному кредо. Аллегорически - потому что устойчиво, без единого сомнения: викинг смел и отважен, его войско доблестно и бесстрашно, древние боги пугающе сильны и велики. Все эти элементы мы обязательно встретим в любом героическом эпосе, и рассказ в связи с этим
мог бы рассматриваться как своего рода популяризация ирландских мифов и легенд... Но об этом ниже.
ar_gus: Легенды и мифы бывают разными. Я, признаться, не великий знаток мифологии северных народов, но есть основания полагать, что логика их развития близка к греческой. Истории сотворения мира и рассказы о деяниях божеств сменяются легендами о героях, коим несколько ослабевшие боги в разной степени помогают или мешают. Но время идёт, и потусторонние силы всё реже и реже действуют в мире людей, и всё больше реальных объектов и событий включает в себя рассказ - так легенда постепенно сменяется сказкой. Именно такую историю "пограничного периода" нам и рассказывает автор "Прачки".
Давно отгремели на берегах Ирландии великие битвы богов, и даже пришествие Туатха де Данаан, при коем Морриган, Бадб и Маха, кажется, в последний раз использовали магию в полную силу, стёрлись из людской памяти. В каменных городах-крепостях люди отстроили христианские храмы, забывая веру предков.
В одной из таких
старых крепостей правит немолодой уже Рудрайг. В свою последнюю осень, накануне зимы ярлу
вроде бы предстоит решить, что предпринять в связи с набегом на его (и соседние) владения более сильного соперника, не в первый раз высадившегося на побережье. Смирение в виде выплаты дани, рекомендуемое монахом - толкователем воли нового Бога, не приносит ни желаемого результата, ни душевного успокоения. Оставив крепость на своего сына, Рудрайг с отрядом выступает навстречу пришельцам. Неподалёку от крепости, повинуясь зову, он один уходит к реке, где встречает богиню Морриган в облике своей умершей жены. Та обещает герою последнюю победу, если он встретит врага у моря и не пустит в её земли. (Кстати, враги, регулярно отправляющиеся в
морской набег под зиму, с первым снегом, когда море регулярно штормит, не говоря о возможности появления льда - потенциальные самоубийцы или просто психи?) Это,
вероятно, разрешает последние сомнения Рудрайга и он устремляется в бой, чтобы умереть, как подобает настоящему мужчине.
Композиция рассказа, как и подобает мифу, линейна и незатейлива. Нашествие - "поиск" решения - встреча с богиней - атака врага. И необходимость выбора автор, казалось бы, намечает аж дважды: выступить против Уддгера или откупиться; смириться и доживать свой век по христианским заповедям - или по заветам предков следовать за своей богиней... и гарантированно погибнуть. На самом деле это, конечно, стадии и стороны единого выбора, да и того герой на самом деле лишён: автор всё решает за него и доводит решение до читателей раньше, чем до Рудрайга. Сделано это, надо заметить, довольно изящно - но при таком подходе, думается, надо бы ещё тоньше. Давайте посмотрим чуть внимательнее.
1. Уровень "человеческий: "достойно ли терпеть безропотно позор судьбы...".
Казалось бы, герой рассказа стоит перед вполне Гамлетовской дилеммой: для настоящего воина склонить голову перед захватчиком, платить дань - форменный позор, смываемый только кровью. Однако годы берут своё, и "осторожность опутывает ум сомнениями". Враг заведомо сильнее, соседи опасаются и выжидают - сопротивление не имеет шансов на успех. Бог не даёт ответа кроме "смирись, раб божий". Герою предстоит нелёгкий выбор? К сожалению, вовсе нет. Читатель заранее знает, каким будет выбор. И это знание поддерживается на уровне чисто изобразительных средств. Судите сами:
Рудрайг только однажды выказывает подобие сомнений; вот тут бы ему потерзаться, поразмышлять, принять решение - и пересмотреть/укрепить его при встрече с Морриган. Однако автор не оставляет такого шанса, сразу показывая: задумываясь о смирении и покорности высшей воле, герой испытывает "пустоту и горечь". Да ещё заботится, чтобы мы не пропустили: сын, [i]"стремительный, неукротимый, своевольный"[/b], похож на отца. Есть у кого-нибудь сомнения в выборе героя при подобной характеристике?
Патриарх: Не могу не согласиться с Аргусом, читателя мягко подталкивают к выводу, что у героя есть лишь один выход – воевать. Как уже отмечено, это противоречит смирению истинного христианина. Сюжетообразующий выбор в рассказе происходит между старым (языческим ли? вспомнить хоть ветхозаветное «око за око») и новым (христианским) мировоззрениями. Подставить другую щеку или умереть в бою. Герой выбирает последнее.
Dr.Watson: Буквально два слова о выборе. Если притвориться, что он у героя все ж таки есть. Гг предлагают наступить на горло собственным желаниям, гордости и вере предков - ради попадания после смерти в ненавистный ему благостно-кастрированный раек, где нет ни настоящих мужчин, ни настоящих боев, а главное - где не ждет его горячо любимая умершая жена. Он ведь точно знает - не там она его ждет. Вдобавок его еще и трусом ославят потомки. И кто же выберет подобное?
ar_gus
2. Уровень личностно-психологический: "тварь ли я дрожащая..."
Единственное, пожалуй, что могло бы, как ни странно, подкрепить необходимость выбора в рассмотренном ранее аспекте - страх. Точнее, не столько страх смерти, сколько опасение разлучиться в посмертье с любимой женой, ушедшей ранее. Она, именуемая в тексте то Тея, то Теа, похороненная по христианскому канону, должна бы ждать героя в подобающем христианке месте. Этот мотив в рассказе, к сожалению, отсутствует. Остальные страхи героя едва ли касаются: есть на кого после смерти оставить владение, ничто больше не держит его в этом мире. Более того, Рудрайгу тяжело "смириться,... подставить вторую щёку" из-за сына: трудно выглядеть трусом в его глазах. Так что психологические мотивы тоже не оставляют герою выбора.
3. Уровень "божественный": смиренная жизнь или "подобающая" смерть.
Минутка недоумения: никак не могу понять, для чего понадобилось менять, да ещё столь незначительно, имя богини? В рассказе герой говорит:
Цитата:
|
- Я видел госпожу Морригу.
|
Если мне не изменяет память, всё-таки классическая форма имени Великой Госпожи Ворон - Морриган. Зачем?
Т.Р. Образ Морриги видится мне очень неоднозначным. Он скорее устрашающе-демонический, лукаво соблазняющий: не просто так она
принимает чужое обличие и в гневе останавливает Рудрайга, когда он пытается осенить себя крестом; от нее пышет жаром, а глазницы заполняет тьма (в чем тогда разница между ней и статуями с пустыми глазами?). А вкупе с заявленным в самом начале:
Цитата:
|
Дикий северный ветер нес зиму и беду.
|
- не перестаешь сомневаться в "честности игры" богини, которая кажется нечистым. Потому, дочитав, продолжаешь пребывать в уверенности, что рассказал автор только половину истории - а самое главное вырезал как компромат, очерняющий или демонстрирующий ненужную ему неоднозначность.
ar_gus: Это, кстати, свидетельство вполне осмысленного выбора автором божественного персонажа, ибо Морриган в ирландской традиции именно такова: склонна к превращениям, соблазнительна и вполне пугающа в общении с героями. Если я правильно помню мифологию, она - ипостась триединой богини-воительницы, довольно близко ассоциирующейся, например, с Гекатой. Но я согласен: христианин, привычно-автоматически использующий крестное знамение как оберег, однозначно должен был воспринимать её как демона-соблазнителя. Особенно учитывая образ любимой
покойной супруги.
Самый неоднозначный, пожалуй, уровень: христианство против язычества. Мне видится на этом уровне несколько мелких, но изрядно раздражающих неувязочек.
а) Странная трактовка христианского смирения: "святой отец" убеждает
христианина-Рудрайга не противиться вторжению и выплатить дань. Что-то я не припомню такой традиции в нашей реальности - спишем на легендарность событий?
Т.Р. Сводить христианскую религию, особенно в раннехристианский период существования государств, к одному лишь смирению - не только обеднять религиозную мысль, но и грешить против исторической истины. Христианство призывало смиряться перед правителем, церковью - но никак не перед врагом. Оттого лично меня слова отца Беатуса (имя-то какое выбрано!) с самого начала насторожили, и я всерьез ожидала подвоха: а ну как он блюдет интересы Уддгера и купился на его золото? Да если бы воинов вот так "смиряли" святые отцы, у нас бы ни одного крестового похода не было. Воин-христианин получал свою "индульгенцию" с того момента, как вставал на путь защиты своей земли и религии, и смирять его в борьбе с внешним врагом точно никто не стал бы. (Если, конечно, это не противоречит "политике партии", но об этом в рассказе ничего не сказано.)
ar_gus
б) Как я отмечал ранее, крепость, в которой начинается действие - старая. В ней выстроена каменная часовня с каменными же статуями, а дело это не самое быстрое. К тому же при встрече с Морриган герой
"непроизвольно" начинает креститься. Это уровень глубокой привычки, если не рефлекса. Всё это говорит, на мой взгляд, о глубочайшей традиции: принятие христианства явно произошло не вчера. Да и на памяти поколения, представленного в рассказе - едва ли; нет оснований предполагать обратное. Однако при этом, оказывается, Рудрайг
не забыл Морриган... но, чтобы опознать зов, он обращается к чужому священнику. Да и в отряде, когда герой возвращается к соратникам, упоминают Балора... Странное сочетание, по-моему.
в) Упомянутые в тексте "божественные статуи" - нечто удивительное. Обилие таковых характерно скорее для языческих же традиций Греции и Рима, нежели для христианской Ирландии.
Этот уровень наиболее наглядно демонстрирует детерминированность выбора, заданную автором. Достаточно посмотреть на оппозитные пары, характеризующие христианство и язычество:
"наполненные гулкой пустотой слова молитв... мёртвые губы божественных статуй", шаркающий старец-священник - "Лицо... молодое, весёлое, с живым румянцем"
"выслушать несуществующий ответ" - "иди за мной. А я подарю тебе последнюю победу"...
Можно продолжать, но, кажется, вывод очевиден. Отмечу ещё, пожалуй, использование цветовой гаммы: всё, происходящее в крепости, за исключением описания героя и его сына, выдержано в серых тонах - и только при встрече с Морриган в мире появляются цвета: зелень и кровь.
Т.Р. Пресловутая детерминированность также рушит ощущение исторической достоверности. Само собой, нет ни легенд, ни преданий, ни эпических песен, которые бы не искажали историческую действительность для выражения коллективно-авторской позиции, свойственной человеку того времени. Однако есть разница между долитературными, фольклорными формами - и литературой современной, в которой не позиция главенствует, а человек, на эту позицию влияющий. Это сродни природе символа в средневековой литературе, где, например, дуб и береза имеют устойчивые значения и употребляются для их выражения, и символа рубежа 19-20 веков, который не может быть привнесен искусственно, а порождается самой жизнью, органически из нее выходит. Так вот, этот рассказ создает ощущение привнесенной символики для выражения авторского замысла, потому что люди в рассказе не выходят за рамки этих символов, а оттого людьми, в общем-то, и не являются.
lolbabe: У меня, кстати, на использование мифологии в рассказах в последнее время аллергия появилась, уж очень благодатная и исхоженная грубыми сапогами тема. И когда рассказ написан так хорошо, как этот, хочется, чтобы мифология не была служанкой сюжета, фоном, музыкой вдалеке. Хочется, чтобы не человек Рудрайг сражался с врагами, а сама Ирландия, ее дух и сила.
Патриарх: Об этом я и говорю, перед читателем не просто столкновение христианской религии и язычества, но конфликт старой Ирландии и нового, христианского мира, который гораздо больше одной страны.
ar_gus: Вообще мне кажется, что идея "метафизической" ступени выбора героя могла - должна была! - сыграть намного эффектнее и однозначнее. Достаточно добавить Рудрайгу размышлений о том, что не в духе старых богов было не отвечать своему народу - но они, говорят, боги не настоящие, а то и вовсе демоны... Словом, надо бы почётче обозначить противопоставление. В нынешнем виде большинство рассуждений героя остались вне рассказа.
lolbabe: И мне кажется, что самый глубокий конфликтный пласт - смиренное христианство vs. кровожадное язычество - может быть не просто исторической данностью, а движущей силой рассказа. И видится мне почему-то, что от образа одинокого, человечного Рудрайга на башне в самом начале масштаб может вырасти до Рудрайга же, но пламенноокого, поцелованного богиней, Рудрайга-почти-бога, бросающегося в бой. От онто к фило.
Патриарх: Но ведь такие как Рудрайг с приходом христианства должны были исчезнуть. И в рассказе не только герой бросается в последний бой, но и богиня Моррига, потерявшая свою паству. Если Рудрайг и станет богом, то богом на мгновение, умирающим божеством.
lolbabe: А тут как посмотреть) На мой субъективный взгляд, все языческие верования обожествляли землю и стихии, а христианство - это вера холодная, исключительно духовная. И даже с приходом христианства в Ирландию земли ее не перестали быть живыми, наполненными духами. И рассказ, как мне кажется, как раз это и показывает - бог с ним, с христианством, старые боги живы и никуда не денутся. Симбиоз.
Dr.Watson: Такие, как Рудрайг. вовсе не исчезли с приходом христианства - наоборот, христианство вынуждено было измениться и приспособить свои таинства к соответствию языческим обрядам, дабы не отвратить от себя подобных рудрайгов. Низведение языческого пантеона до обыкновенных святых - решение гениальное. Инерция менталитета велика, запрещенным богам все равно бы продолжали молиться, так пусть молятся в храме, и "царские врата при трудных родах отверзать надлежит" - это ведь куда позже уже было. В околоновгородских деревнях в самых крайних случаях до сих пор боженьку величают в женском роде, ибо вовсе не христианского бога в виду имеют. Так что никуда Рудрайг не исчез - до сих пор. И проблема его тоже, разве что сгладилась.
Но если отец Беатус, возможно, и лишний, то сын важен, и важен именно как символ, отделенный от Рудрайга, как дополнительный внешний стимул, ключевое слово - внешний.
Внешняя совесть.
Т.Р. Про Рудрайга-бога - очень интересное замечание. Но для такого поворота нужны веские основания: враг пришел захватить, надругаться,
уничтожить. В настоящем же виде выбор не столько в пользу родной земли, сколько в угоду своему самолюбию. И тогда картина в итоге может стать примерно такая:
Цитата:
Старцев еще больше пополнел, ожирел, тяжело дышит и уже ходит, откинув назад голову. Когда он, пухлый, красный, едет на тройке с бубенчиками и Пантелеймон, тоже пухлый и красный, с мясистым затылком, сидит на козлах, протянув вперед прямые, точно деревянные руки, и кричит встречным «Прррава держи!», то картина бывает внушительная, и кажется, что едет не человек, а языческий бог.
А.П. Чехов "Ионыч"
|
То есть герой должен реально решить НЕ ВОЕВАТЬ (и вот тут идея Аргуса про возможность соединения с женой, похороненной по христианскому обычаю, может очень хорошо сыграть), а встреча с богиней убедит его в том, что главное для викинга - защитить свою землю и свой народ. И в этом случае ему придется отказаться от воссоединения с женой на небесах, потому что его удел - "валкалла". Классический конфликт между долгом и чувством - очень в духе легенды, но пропитанный ее духом, а не надушенный флером.
Показать в рассказе, что христианская религия "вера холодная, исключительно духовная" - ее оскопить. Все-таки не вера холодна, а те, кто несет ее слово. И вот тут действительно было бы неплохо сосредоточиться на Беатусе, подумать о его сущности и истинных целях "проповеди". Тогда явление Морриги может быть интересно окрашено: она не "новому богу" противопоставлена, а человеку, о "новом боге" говорящему, но настоящего "слова божьего" Рудрайг не слышит, потому что ему этот бог чужд, он в него не верит.
lolbabe: Не холодная в смысле бездушная, а холодная в смысле не связанная с землей, с матушкой-землей, откуда берут силу древние богатыри. Христианство - это дух и душа. Язычество - это плоть и кровь. Они не противостоят друг другу, а идут рука об руку, по крайней мере, в этом рассказе. Сюжетно противопоставлены, а идейно - нет. Иначе не появилась бы Морриган в уже насквозь пропитанной христианством Ирландии.
Вполне возможно, это просто мое видение, потому что мне хотелось бы это видеть) Интересно будет услышать точку зрения автора.
Т.Р. А мне кажется, что в этой Ирландии просто нет христианского Бога. Он есть только в церкви, в Беатусе - и то мертворожденный. Не пропитана эта Ирландия христианством.
ar_gus
Идея Рудрайга-воплощения Ирландии была бы лучше, чем нынешний вариант. Но это не слишком реально: мы знаем, что набег не первый - сын же говорит
Цитата:
|
Неужто и вправду снова...
|
подразумевая выплату дани.
Ещё одним фактором, исключающим возможность выбора, является личность единственного героя рассказа - Рудрайга. Он, к слову, получился вполне выразительным благодаря не только собственным качествам, но и узнаваемому типажу героя/ярла/викинга. Индивидуальных черт, которые читатель открывает благодаря тексту, довольно много - и рисуют они картину не слишком приглядную:
а) "стремительный, неукротимый, своевольный" - хотя эти качества исключительно "тлеют искрой";
б) человек не самого великого ума - точно зная, что жена умерла, потратил изрядно времени на выяснение, что происходит;
Патриарх: Пожалуй, не соглашусь. Я бы сказал, что Рудрайг находился в состоянии шока, увидев умершую жену. Может быть, он принимал её за галлюцинацию, сонный морок или призрака. Понять, что перед тобой богиня – не самый очевидный вывод для утомленного дорогой и тяжкими думами героя.
ar_gus
в) подвержен тяжким приступам гордыни, не склонен думать о других. За доказательствами, естественно, дело не станет:
Цитата:
|
Что проку мне от их спасения, если в песнях будут петь о моей трусости?!
|
г) военачальник... посредственный в лучшем случае: при прошлом (прошлых?) набеге не подумал о возможности сжечь корабли врага и постепенно уничтожить его, сначала оповестил противника о нападении воинственным кличем - и только после отправил отряд в обход;
д) кстати: вольно толковал волю богини, за которой согласился следовать. Сравним: Морриган говорит
Цитата:
|
Встреть врага у моря, не дай войти в мои холмы, Руд.
|
Трактовка героя:
Цитата:
|
Их корабли должны сгореть!... Они не должны отсюда уйти, таково Её желание.
|
Т.Р. А как все хорошо начиналось! Герой стоит на крепостной стене и задается вопросом, беззвучно посылая его своим потусторонним покровителям - и сразу понимаешь, что ему предстоит судьбоносная встреча с "призраком отца Гамлета", которая перевернет его жизнь. Но представьте себе трагедию Шекспира, заканчивающуюся на том, что принц, получив ценные указания от тени отца, обнажает меч и с боевым кличем устремляется в покои короля Клавдия. Занавес - зрители аплодируют смелости и отваге молодого принца... А мысли о расшатавшемся веке, великой и непосильной ноше, разумном безумии остаются за сценой. Вот примерно такие ощущения остаются по прочтении рассказа: да, он имеет смысл, но достаточно ли мне этого смысла при том литературном багаже, которое дало нам время, тех знаниях, которыми мы обладаем, рассуждениях о многогранности человеческой души?
Нет, я не говорю, что простых рассказов не должно существовать. Но автор ведь замахнулся на историю, мифологию и религию, решил подчинить их своему замыслу - но замысел для этого слишком прост.
Честно говоря, Рудрайг куда больше напоминает человека эпохи кризиса религиозного сознания. Несомненно, что монах является для него духовным наставником, раз он на полном серьезе спрашивает его о "стонах земли", но почему, если Рудрайг был вскормлен молоком язычницы? В подобное отношение можно было бы поверить, если бы главным героем был его сын, с рождения пребывающий в лоне христианской церкви. Потому и создается впечатление, что действия и вопросы Рудрайга скорее автоматические, а это признак глубокого укоренения в системе. Ощущение же пустоты, которое сопутствует его общению с "новым богом", свидетельствует об истончении связующей духовной нити - оттого-то он не верит и не доверяет.
ar_gus: Согласен с Таней: в этой реальности нет христианского Бога... что приводит к чудовищному диссонансу, ею же отмеченному. Судя по состоянию дел, описан скорее период упадка веры, а не её обретения.
lolbabe: А давайте поговорим о героях. У меня одной возникло ощущение оборванности? Даже зная выбор героя, предвидя дальнейшие события, я чувствовала, будто не все ружья выстрелили, не все ниточки подобрались. В рассказе, кроме Рудрайга, Морриги/Морриган и духа-воспоминания Теи, есть еще сын Рудрайга и отец Беатус (кстати, имя, скорее всего, не просто так взято). Оба появляются ненадолго, но ярко, и оба повисают в воздухе. Лишние персонажи или носители какого-то глубинного смысла, который от меня ускользнул?
Значение Беатуса более-менее понятно, кто еще, как не он, будет на другой чаше весов, кто еще покажет другой выбор Рудрайга? Я осмелюсь предположить, что оба пути должны быть не снаружи, не во внешнем, а внутри героя. В таком виде, в каком это есть в рассказе, его разрывает между истиной отца Беатуса и истиной древних богов. Он выглядит не героем, а пешкой. Что, если бы вся эта битва происходила в нем самом, когда он стоит на стене крепости и слышит пение в холмах? Рудрайг-христианин, принявший новую веру и живущий согласно заповедям, и Рудрайг-кельт, олицетворение древних воинов, кровь которого - это кровь самой Ирландии. Конфликт-то внутренний, так зачем нужен Беатус? Может, я не поняла, не разглядела, поясните.
От сына я тоже до последнего ждала свершений. То ли отец умрет и малец возьмется за оружие, то ли поможет он отцу что-то понять, хоть что-нибудь, но - нет. Малец появился рыжеволосым призраком юного Рудрайга и пропал.
ar_gus: Мне, кстати, казалось до определённого момента, что именно Игену предстоит делать выбор, поскольку отец не сумеет решиться на
поступок. Тут могла бы сыграть разница между неофитом-Рудрайгом и воспитанным в христианстве, но обладающим критическим умом сыном. В сочетании с юностью и горячностью это вполне позволило бы последнему занять в истории положение героя.
Напоследок остановлюсь ещё на одном зацепившем меня противоречии. Сама идея сцены со стиркой рубахи чудо как хороша, отличный символ! Только поточнее бы, потоньше: чтобы она сыграла, Рудрайг должен почувствовать лёгкость и прилив сил в момент стирки, а уж дальнейшее только укрепляет уверенность в правильности решения. Ещё раз повторюсь: прекрасная деталь для легенды... и катастрофическая в сочетании с названием рассказа с точки зрения необходимости выбора. Эта комбинация лишает героя ведущей роли в событиях, подчёркивая лишний раз их существенную детерминированность. Да и само по себе не слишком хорошо, на мой вкус: "прачка"-Морриган не должна быть заглавным персонажем - это словно легенды о царствовании Артура назвать "Владычица Озера".
Патриарх: Кстати говоря, и меня заглавие рассказа поставило в тупик. В голове возникают ассоциации со сказками Шарля Перро, но никак не с легендами, мифами или эпосами.
Т.Р. И последнее. Практически на нет сведена идея коллективного начала, которая так важна для героического эпоса. Воины появляются лишь в финале, да и то не создают толком ощущения общности. Все-таки на протяжении повествования мы пребываем в личном, индивидуальном пространстве Рудрайга, который думает о своем доме, своем сыне, своей умершей жене - но не о славе предков и доблести братьев по оружию. Воины остаются фоном, который не имеет особого значения и легко из рассказа убирается.