– О чем ты?
– Ни о чем, забудь. Лучше расскажи, как живут там, откуда ты родом.
Лотт рассказал Линде о строгом и справедливом Томасе Кэнсли. О том, как они с братом матерели в Кабаньей Норе. Он перечислил все тринадцать княжеств западной провинции Священной Империи, и рассказал, что на самом деле не все реки такие огромные, как Амплус. Линда узнала, как высока и холодна Волчья Пасть, какие тайны хранит Лес Дурных Снов и почему следует сторониться жрецов Немого Бога. Девушка смеялась над обычаями воровать себе жен остготов и, подмигивая, приговаривала, что не прочь, чтобы и ее кто-нибудь да украл.
Лотт говорил много. С Линдой было легко, легче чем с кем бы то ни было до этого. Он долго описывал упадническую красоту дворца Фениксов и десять базилик Бенедиктии. Когда речь зашла про Солнцеград глаза Линды загорелись.
– Я бы хотела там побывать. Город тысячи храмов, где золотые жилы проступают на поверхность, и ничья рука не поднимается их разработать. Город, где живет архигэллиот и где солнце вознесло на небо богов. Мое место там, понимаешь?
Лотт понимал. Солнцеград был недосягаемой мечтой для многих. Святой город приманивал богатство и удачливых людей как мышеловка. Он поглощал людей, переваривал, позволяя строить на ограниченном пространстве еще одно здание, возносящееся ввысь как острие меча.
Слова Линды не давали ему уснуть. Крутились в голове и бились о стенки черепа в безумном хороводе. Когда кровать еле слышно завибрировала, Лотт выскользнул из теплого ложа. Линда проворчала что-то похотливое и перевернулась на другой бок, натянув одеяло на голову.
Лотт двинулся на звуки. Играть для Эммы ночью, чтобы не спугнуть пугливый сон было чересчур прихотливо даже для изнеженных лаской Ларрэ. Бард теребил струны изо всех сил, под такую мелодию не сильно-то поспишь. Лотт увидел медную трубу, тянущуюся через анфиладу и теряющуюся в последней комнате. Супруги заперлись и наверняка наслаждались сейчас «Печалью по девичьей улыбке». Лотт подошел к одинокому окошку, вгляделся в подернутую легким туманом черноту. Фонари освещали лишь поместье и некоторые участки ветвистых аллей.
Труба цвета ржавчины, покрытая каплями росы, словно рыбьей икрой, изогнувшись буквой «Г», ныряла в землю. Оставался вопрос: если супруги Ларрэ провели часть трубопровода к своей комнате, зачем им понадобилось прокладывать ее дальше?
Ему следовало вернуться в комнату и лечь в уютное гнездышко к услужливой Линде. Но нерешенная задача бередила душу и пробуждала любопытство. Лотт вышел из здания, обошел усадьбу по кругу. В потемках он наткнулся на куст роз, норовящих исколоть его за грубое вторжение. Преодолев иглистые препятствия, он двинулся в направлении кожевного цеха. Медная труба вела именно туда.
Работы над выделкой начинали с первыми петухами и прекращали как только люди переставали видеть с чем работают. Ночью же, инструментарий стоял бесхозным.
Шкуры натянули на специальных сетках, вдев края в крючья и оставив сушиться. Слабо пахло паленой шерстью и чем-то сладковато-гнилостным. Лотт шел на ощупь, часто натыкаясь на предметы и изделия. Лучано отдавался любимому занятию с полной отдачей. Лотт бывал здесь и раньше. Ларрэ любили водить гостей по достопримечательностям, гордо показывая на что они тратили свои силы и деньги. Помещение строить не стали, просто натянули плотную ткань, создав что-то наподобие четырехугольного шатра. Лотт прошел внутрь, по памяти найдя очаг. Он клацнул огнивом о кресало, направляя поток искр на поленья. Занялся робкий огонек. Лотт подождал, пока пламя окрепнет и вытянул из костра палку. Вооружившись произвольным факелом, словно дикарь-остгот, он еще раз осмотрел помещение.
Тайный ход некто заложил ошметками. Кожаные отрезы, на которых найден брак либо же просто не годящиеся под предназначенный материалу крой громоздились внушительной горкой. Если бы не кусочек деревянного люка, выглядывающего из-под вороха ненужного отребья, Лотт прошел бы мимо. Он отбросил сор мощным пинком и дернул за ручку. Помещение не освещалось, но звуки задушевной мелодии ворвались в уши так неожиданно, что Лотт мало не вскрикнул.
Он спустился вниз по хлипкой лестнице. Видимо, здесь кожевники хранили протравы для кожи. Чувствовался резковатый запах кислот и сернистый смрад выдерживающихся в них изделий.
Музыка играла здесь особенно громко. Лотт шел мимо тонкого, словно рыбий пузырь, материала, стараясь не касаться липкой поверхности. С бычин и склизков капала слизь или что-то похожее на нее. Лотт оказался в маленьком круглом помещении диаметром не более десяти шагов. Под ногами противно зачавкало и, чертыхнувшись, Лотт направил импровизированный факел вниз. Кровь и куча кусочков мяса, словно кто-то рвал тушку зверя щипцами. Кажется, он попал в разделочную комнату. Это было странно, потому что Лучано лично говорил ему, что телеги с материалом доставляют из ближайших деревень готовыми. Простолюдины сдирали кожу сами, оставляя дальнейшую работу по дублению хозяину Приюта Нежности.
Что-то зашевелилось среди кожистых простыней, и Лотт вздрогнул. Огонек на палке потускнел и часто замигал. Лотт инстинктивно прикрыл его рукой, опасаясь, что злобные духи погасят ненадежный светоч. Дрожащей рукой он поводил факелом перед собой, выуживая ценную информацию. Перед ним проступили пестрые образы намалеванных картин. Роза ветров, проглядывающая в пасти водного дракона, якорь, вместо цепи на котором висел завязанный тройным узлом аспид. И стая чаек.
Лотт видел их раньше. Лоскуты срезали частями, нежно подрезая похожим на секиру без ручки инструментом. Синие рисунки терпеливо выводили аргестийские кольщики в течение года. Они вонзали иглы под кожу, пуская краску почти что в вены, и навеки изменяя данный богами окрас. Кусочки плоти искусно отделили от тела. Создавалось впечатление, что человек сбросил шелуху, как заяц линяет по весне.
– Боги, – выдохнул Лотт. – Мэддок, что они с тобой сделали?!
Моряк поднял голову. Удивительно, но он еще дышал. Мэддок был пьяницей и сквернословом, но не заслужил такой участи. Кожу с предплечья срезали под чистую, оголив дряблые мышцы. Кровь все еще капала, она не могла свернуться, слишком велики были увечья. Мэддок сглотнул и жилы на шее хлестнули словно плети. Его ноги были живыми язвами, а грудь жестокий кат почти вскрыл. Так агапиты препарировали трупы. Лоскуты дермы Мэддока с родимыми пятнами и сосками подвесили за крючья. Шкипер завис над землей, покачиваясь на оковах, а его кожа, еще влажная от крови, простиралась во все стороны будто крылья. Это было чудовищно. Лотт взялся за крюк, намереваясь облегчить страдания нечастного, но Мэддок остановил его.
– Беги, – простонал он. – Беги, чертов дурак. Разве ты не слышишь? Музыкант играет шлюхе «Печаль».
– Плевать. Потерпи, приятель. Сейчас я освобожу тебя.
Лотт приложил усилие и вытянул крюк. Мэддок еле слышно застонал. Он не мог кричать, все, что способна выдать глотка, моряк выдавил из себя еще днем. Лотт перешел к следующему крюку.
– Ты не понимаешь, – сказал Мэддок. – Они приказывают ему играть, чтобы заглушить крики несчастных.
– Они?
Он снял последний крюк и оглядывался в поисках рычага, способного сорвать цепь со стены или разбить звенья.
– Ларрэ.
– Зачем им снимать с тебя кожу?
Скрипнул засов. Лотт замер на месте. Зря он не послушал Мэддока! Шкипер пытался предупредить его об этом. Играет музыка, значит Ларрэ вернулись, чтобы завершить начатое.
– Поздно, – сказал Мэддок.
Лотт не ответил. Он прижался к шершавой, плохо обтесанной стене, от которой пахло кровью и землей. Придушил пламя подошвой сапога. Он встал по правую сторону от узкого прохода, затерявшись среди развешанных кулатов, чепраков и менее ценных частей кожного покрова. Мэддок старательно гремел цепями, привлекая к себе внимание. Из него сочилась черная в полумгле сукровица, напоминающая древесную смолу.
В комнатушке появился третий. Лучано не был похож на извращенца или изверга, кромсающего шлюх в подворотнях городов. Он, позевывая, копошился в разложенных на широком столе инструментах, пытаясь выбрать нужный. Лучано тер усталые, воспаленные глаза и старался не дышать носом. Он даже не заметил, что крючья больше не растягивают кожу на пленнике.
Когда Лотт приблизился к нему, хозяин латифундии и не подумал обернуться. Лотт ударил Лучано крюком. Железо расщепило хрупкую височную кость. Тело задергалось, словно у марионетки спутались направляющие нити. Лотт обмотал цепь вокруг шеи Лучано и сдавливал ее до тех пор, пока Ларрэ не перестал трепыхаться.
Затем Лотт нашел ключи от оков, проверив карманы трупа. Мэддок буквально свалился на него. Лотт взял на руки искалеченного товарища и понес к выходу.
Очнись, красавица, очнись!
Твой взор прогонит ночь.
Я для тебя готов,
Все небеса разрушить в одночасье.
Открой глаза и вновь,
Взойдет над миром солнце.
Лотт шел к выходу, и в уши изливалась проклятая песня. Лучано любил жену больше чем кого бы то ни было. Лотт понял, для чего именно супруги Ларрэ держали у себя детей. Он догадывался, что вина Эммы здесь тоже есть. Эмму давно пора было сдать послушникам монастыря Святой Элайзы. Ее страсть к роскоши, к коже всех отделок и видов завела туда, где таится первородный грех.
Мэддок больше не приходил в себя. Он тихо отошел, не смотря на старания агапитов. Лотта окружали здоровенные Безликие. Бьерн Костолом сверлил глазами перепуганных людей, готовый проломить череп любому, кто не так посмотрит на мессию.
Лотт переговаривался с братом Леоном. Он рассказал ему все, что творилось в поместье. Ларрэ торговали человечьими кожами и спрос на них, как ни удивительно был бешеным. В конце концов, Лучано пошел дальше и стал практиковать новый вид шкуродерни, сдирая кожу ломтиками, делая небольшие надрезы и оставляя рану кровоточить. Жертвы при этом оставались в сознании до последнего.
Мэддока выбрали из-за красивых татуировок на груди и руках. Эмма хотела новые сапожки к зиме. К тому же, винолюбивый моряк зашел в поисках доброй выпивки слишком далеко и увидел то, что было скрыто от других.
Эмма рыдала над телом мужа. Она лишилась лоска и величия. Казалось, Эмма постарела на двадцать лет разом. Женщина опустилась на колени и, взяв голову мертвого Лучано, баюкала ее как какого-нибудь кота. Двое инквизиторов стояли подле нее на случай непредвиденных сюрпризов. Эмму ждала долгая дорога в псоглавую башню для выяснения всех обстоятельств.
– Почему вы убили моего мужа? – заливаясь слезами, спросила Эмма.
– Он был выродком.
– Нет. Он был славным человеком. Я любила его, а он любил меня. Мы сделали столько хорошего для людей и церкви.
– Вы убивали людей. Маленьких детей. Разве вы не понимаете, что творили?
– Это жестокий мир. Мы давали детям шанс выжить в нем. Те, кто не оправдывал наши надежды… мы молились за их души. Что ждало их, если бы не вмешались мы? Дети умерли бы от голода или стали бесчестными людьми, которые кончают жизнь на плахе. Что ждет этих малышей сейчас? Скажите мне, святой?
Лотт взглянул на собравшихся. Они были перепуганы случившимся, да. Но не шокированы.
И вдруг он понял. Все разговоры вокруг Ларрэ. Ему намекали, почти говорили прямым текстом, только Лотт не слушал. В Приюте Нежности насчитывалось слишком мало людей, чтобы происходящее с детьми держалось в тайне. Священник Висидос был свидетелем издевательств. Какая-то часть прежних воспоминаний все еще цеплялась за жалкую оболочку старика. Он пытался покаяться в грехах тому, кому будет не все равно. Линда знала, чем ей грозит неповиновение и предпочитала жить по правилам этого места. Она выбрала Фелидо не потому, что любила, но потому, что это гарантированно давало ей неприкосновенность. Ларрэ не могли разбить сердце двум влюбленным.
Люди вытаскивали из землянки лоскуты людской кожи. Белые, желтые, розовые, бледно-землистые нити тянулись из темного зева, и не было им конца. Убийства поставили на поток. Ларрэ позволяли приемникам жить мирной жизнью, тогда как их предшественники становились участниками скотобойни под неторопливую мелодию, гуляющую по округе и оседающую ужасным зудом под землей.
Лотт не стал дожидаться, когда инквизиция подсчитает точное количество жертв. Он взошел на трап корабля, не слушая лживые благодарности людей. Они хотели обезопасить себя, только и всего. Люди боялись, что их так же упекут в казематы псоглавой башни для признаний явных и скрытых грехов. За что им благодарить Лотта? Он отобрал их жилье и шанс выбиться в люди. А мальчики и девочки… Сегодня одни, завтра приедут другие. Сирот много в Империи. Кто о них вспомнит через месяц?
Лотт заснул с тяжелым сердцем и почти не удивился, когда в дверь постучали. Галлард в который уж раз сообщал о том, что супруги Ларрэ приглашают его, воина святого престола, на утреннюю прогулку по вишневому саду.
Он поблагодарил рыцаря за усердие. Затем вышел и сделал все возможное, чтобы облегчить страдания Бригитте, девушке, рассказавшей правду не тому человеку.
Затем Лотт приказал поднять якорь и отчалить от насквозь прогнившего Приюта Нежности. Ветер был попутным и натянул паруса так, что они мало не трещали от напряжения. Белокурая Дева за день преодолела огромное расстояние. Она еще никогда не плыла так быстро как сегодня. Об этом ему с гордостью сообщил Мэддок, стоящий у руля.
Лотт ждал, сцепив пальцы. Он боялся этого. Боялся, что сомкнет глаза и все пойдет по кругу. Он устал повторять день, в котором не мог спасти того, кого хотел.
Но что-то не хотело его отпускать. Небесная механика переживала кризис, и сколотый зубец битой шестерни не давал ей сделать полный оборот, возвращая на прежнюю позицию. И, кажется, он начинал понимать безжалостную волю высшего предназначения.
Они должны умереть. Потому что невозможно жить здесь и не быть помазанными на крови стольких людей. И он, Лотт, не должен препятствовать этому. Поэтому Лоттар Маш перестанет играть роль посланника мира и утешителя страждущих. Нет, он станет карающим мечом и приведет к последнему суду всех – от мала, до велика.
Лотт впустил Джеймса внутрь. Рыцарь открыл было рот, чтобы велеречиво и напыщенно сообщить об обязанностях воина святого престола, но Лотт заставил его заткнуться. Марш ткнул блондинчика кинжалом в глаз. Удар был стремительным и очень точным. Джеймс рухнул как подкошенный. Не обращая на него никакого внимания, Лотт неторопливо оделся. Ему не к чему спешить, он знал расписание важных событий с точностью до мгновения.
Сегодня он не станет спасать Бригитту. Лотт будет наблюдать за тем, как она открывает врата пекла. И пусть то, что за ними скрывается, вырвется наружу.
***
Возвращение в мир живых было сладко-горьким. Лотт разлепил глаза под стук колотящего двери Галларда и понял, что с ним еще не закончили. Сил злиться или огорчаться не осталось. Он чувствовал себя опустошенным и высосанным досуха.
Когда в очередной раз ему предложили составить компанию престарелым любителям человечьей кожи, Лотт вежливо отказался. Вместо того чтобы наблюдать закольцованную цепь событий в первых рядах он спустился к глубоким водам Амплус. В это время года река еще больше раздавалась вширь. Лысые ветлы полоскали в ней ветви, а Многодетная в отместку подмывала их корни.
Лотт присел на лавочку и закрыл лицо руками. До этого он и не знал, как глубоко может быть отчаяние. Не у каждой задачи было решение и не у всех историй окончание. Подчиняясь силе прилива, вода подбиралась все ближе, щекоча носки сапог.
– Ты занял мое место, – сухо сказал Шэддоу.
Инквизитор вторгся на вторую половину лавочки. Он развернул бумажный пакет и откусил кусочек булки. Разжевал его, затем сплюнул в руку мякиш и бросил в воду. Кусочек сдобы поплыл по течению. Чистящий перья лебедь, один из многих прикармливаемых в латифундии, клюнул хлебец и, запрокинув голову кверху, направил еду в желудок.
– Так найдите себе другую лавочку, – отозвался Лотт.
– Мне нужна только эта.
– Тогда терпите, потому что я никуда не денусь.
Шэддоу соизволил обратить на него внимание.
– Не самое удачное начало для разговора с инквизицией.
– Не самое удачное подлизывание к избранному.
– Туше, – теперь все внимание Шэддоу занимала кормежка лебедя. – Ты не мастер парирования, но большего от тебя и не ждал.
– Я тебя удивлю, но я сделал больше, чем кто-либо из здесь находящихся. Я спасал вас неделями. Избавлял от мучительной смерти. И что же слышу взамен? Прочь с лавочки?
– А хотелось цветов, трубный глас и проезд на колеснице через триумфальные арки?
– Для начала я бы не отказался дожить до завтра.
– Иногда тебя очень трудно понять.
К ним подплыли и другие лебеди. Булка стремительно теряла в весе.
– Но мне этого и не нужно. Я видел таких как ты, Лоттар Марш.
– Я весь внимание, – съязвил Лотт. Пикировка с инквизитором – последнее чего он хотел сегодня.
– Ты такой же, как и я. Грешник на грешной земле. Советую повторять это себе каждый день, и вдвое чаще, когда покажется, что это не так.
– Неужели в Святой Официум берут таких людей? – деланно ужаснулся Лотт. – Запахло костром!
– У простых людей занятные понятия о работе инквизиции. Но для того чтобы тебе было проще, я все же объясню. Инквизиция борется не с грешниками, а с последствиями их грехов. Мы закрываем врата, но не сжигаем открывших их.
– Вы сжигаете ведьм и чернокнижников. Какая разница?
– Большая. Они угрожают Церкви, насмехаются над нашей работой. Только белые инквизиторы имеют право касаться Святых Мест, ибо это божьи слезы. Аллана льет их, оплакивая мужа. Все кто практикуют магию незаконно, в обход от церкви – заблудшие души. Только через муки мы приводим их к богам. Их душа очищается от корки.
– Я видел, как сжигают покорившую-ветер…
– И она пришла к богам так же как люди. Ты и вправду решил, что мы обрекаем на смерть без суда и следствия? Не проводим дознание? Не расспрашиваем людей? Инквизиция не бездушная машина. А теперь ответь – ты действительно уверен, что покорившая-ветер была невиновной?
– Ладно, – Лотт почувствовал, что проигрывает спор. Шэддоу злил его, но это помогало отвлечься. – Так как же обстоят дела с грешниками?
Шэддоу струсил крошки в воду. Затем он открыл свою шкатулочку и положил в рот лимонный цукат. Причмокнув, ответил:
– Решают боги. Последний суд будет на небесах, перед солнечным престолом. Только там ты узнаешь насколько грешен либо свят.
– Меня считают святым по праву наследования.
– А сам ты веришь в это?
Конечно, он не верил, и инквизитор знал, куда нанести удар. Шэддоу умело поворачивал разговор. Лотту не было уютно с ним наедине. Он пожалел, что не ушел, когда мог.
Инквизитор достал розарий. Пальцы привычно перебрали кругляши на нитке.
«Этот человек способен читать молитву?»
– Вот видишь, – тихо сказал Мрачный Жнец. – Боги нашептывают тебе через совесть верный ответ. Ты грешник, Лотт. Люди, прогуливающиеся в парке грешники. Ларрэ тоже грешники.
С этим трудно было спорить. В извращенной логике этого человека была своя правда.
– Люди, сопровождающие тебя – грешники. Инквизиторы, защищающие тебя – грешники. Сам архигэллиот – великий грешник.
– А ты?
– Я?
– Я разговариваю с грешником?
– Суди сам.
Шэддоу теребил четки с удвоенной скоростью. Собака, выведенная кровавыми чернилами на его сутане, скалилась и норовила укусить Лотта за руку. Новоявленный святой с ужасом следил за ней.
– Когда-то я жил здесь. В это трудно поверить, но так и было. Я был мелкопоместным дворянином и отличным племенным быком. Так считали мои родители, они рассчитывали на богатую невесту и земли в качестве приданного. Но сердцу не прикажешь. Я полюбил девушку. Тоже дворянку, но из нищей семьи. Любовь – эгоистичная стерва. Я предал интересы семьи и был изгнан. Мы уехали в Солнцеград. Там обвенчались, я рассчитывал на мелкий чин в одном из епископств. Быть охраной церковника не великая честь, но с голоду бы мы не умерли. Моя любящая жена понесла ребенка. Я был счастлив как никто на свете. Я гордился тем, что произведу на свет милого карапуза, который будет портить мне всю оставшуюся жизнь и это было прекрасно.
Собака рвала белое полотно на лоскуты, она рвалась наружу. Лотт замер, не зная как поступить. Одно неверное решение влекло за собой большие проблемы. Он не смог бы убить инквизитора. Шэддоу был слишком опытен для того, чтобы позволить Лотту подобраться ближе. Нужно найти другой способ.
– Нас губит не соблазн, Лоттар Марш. Нас губят перспективы. Даже сейчас, спустя столько лет я знаю, что поступил бы точно так же, случись мне вернуть время вспять. Я встретил агапита. Очень умного и умеющего видеть в людях то, на что другие предпочитают не обращать внимания. Он открыл Дар в юном дворянине. Я ощутил в себе мощь останавливать ветер и поворачивать реки вспять. Это ни с чем не сравнимое ощущение. Ему проигрывали радость отцовства и теплое влажное лоно жены. Агапит дал мне выбор. Остаться при своем, либо взять столько, сколько способен взять человек, не стесненный ограничениями. И я загреб жар руками, порвав семейные оковы.
– Вы бросили ее?
– Бросил? Нет, Лоттар Марш. Церковь всегда требует невозможного. Тебе ли не знать, избранный. Инквизиторы не могут иметь детей и жен. Инквизиторы служат только Гэллосу и Аллане. Они не должны иметь никакой привязанности, чтобы их вера не пошатнулась, когда придется закрывать червоточину, вскрывая себе глотку.
– Что ты сделал?!
– Я вырезал ребенка из чрева бедной девушки. Я убил его собственными руками, не слушая мольбы умирающей жены. Так я пришел в Церковь Крови. Знаешь, что произошло после? Мне отпустили грехи и помогли стать тем, кем я являюсь сейчас. Я чист здесь на земле, но чист ли перед богами? Я вижу, как ты смотришь на меня и понимаю, что думают они. Так устроен мир, Лотт. Мы грешники. Ты тоже выбрал этот путь. Увидел перспективу стать кем-то большим, чем зависимый от атуры наркоман. Святые совершают деяния ради людей. Но ты делаешь это для себя. Чтобы успокоить совесть или потешить самолюбие. Не важно. Прощения нет, и не может быть для нас. Ты понимаешь?
Лотт решился. Он вырвал четки из рук Шэддоу и разорвал крепкую нитку. Кровавый пес рванулся вперед, натянув сутану инквизитора. Шэддоу понял и действовал молниеносно. Он сбросил одежды, оголив торс, и пустил из пальцев призрачных змей. Они кромсали ткань, пожирая ее по частям. Затем принялись друг за друга, и продолжали, пока последняя из них не поглотила сама себя.
– Я открыл червоточину, – пораженно сказал Шэддоу.
– Четки были эпицентром, – пояснил Лотт – Я и не думал, что предметы тоже обладают такой силой.
– Они были со мной всю жизнь, – сокрушенно сказал Шэддоу – Трудно поверить, что здесь случится такое.
– Почему? Мир полон грешников, – отозвался Лотт, глядя ему в глаза.
– Лотт.
– Да?
– Ты можешь обрести врага или человека, способного оказать услугу. Об этом никто не должен узнать. Мы поняли друг друга?
– Вполне. У меня только один вопрос. Тот агапит. Это Иноккий?
Иногда молчание красноречивее любых слов.
Лотт услышал колокольный перезвон и побежал к вишневому саду.
– Куда спешишь? – закричал вслед Шэддоу.
– Спасать грешников!
Ему предстояло в последний раз помочь Бригитте почувствовать себя не одинокой в этом мире.