Кайл Шэнсоу овдовел три зимы назад и с тех пор был своим детям и за отца и за мать. Томас видел, с какой любовью тот обращается с мальчуганами. Как усердно готовит их к учебе в Солнцеграде. Он любил и лелеял их как самое дорогое сокровище своего рода.
Стал бы он таким же отцом для близнецов, случись все иначе? Только боги знают ответ.
– А Шарлотте не помешает сильная рука, что выбьет дурь из хорошенькой головки, – облизнулся Нойлен Уоллендский. Шершавый, в язвах язык на миг показался из зева и коснулся бородавки над верхней губой. – Правда, милая?
Ребенок, комкающий в тонких ручках куклу, безропотно кивнул.
– Хотела бы я увидеть этого смельчака, – Шарлотта Лизен предпочла не нагнетать атмосферу и не ответила на дерзость. – Благодарю, Мисси.
Леди Лизеншира чуть сжала руку своей протеже, обслужившей сира Кайла.
О том, что тонкостанная красавица предпочитает женские ласки мужским если не знали, то уж точно подозревали все хранители западных земель Священной Империи. Шарлотта Лизен дорого платила за свою свободу и церкви, и людям, охраняющим ее покой. Постоянные подарки епископам и кардиналам, ежегодные роскошные приемы в Одинокой Деве – самом высоком замке Тринадцати Земель. Вежливые отказы претендентам руки с сердца. Сколько их было с тех пор, как она стала править? Сотня? Две? Женихи слали портреты из Виллии, Аргестии и Аурии. Ходила история о том, что в златокудрую красавицу влюбился покойный кардинал Деструджо и в письмах клялся, что отречется от сана лишь бы заполучить один ее локон. Слухи о свадьбе Шарлотты не утихали и теперь. Но сейчас в них могли поверить разве что дети. Или боевой медведь Кайл Шэнсоу.
Томасу тоже приходила мысль предложить их домам слиться в один. Его мужественность все еще давала о себе знать по утрам. Род Кэнсли славился крепким семенем и многодетностью. Но разве мог он нарушить обеты, данные пред богами той, что любила хозяина Кабаньей Норы? Любить лишь одну, до конца жизни и никого более?
В нас сила.
Обеты, клятвы, верность, честь. И все они нерушимы для того, кто правит в землях Кэнсли. В этом отличие аристократии от прочего плебса. Мы связаны именем и долгом, что возложили на нас предки, подумал Томас. В этом наша доблесть. В этом наше проклятье.
Он не боялся смерти. Он боялся, что род Кэнсли закончится на нем. Пока еще Томас полон жизни, способен держать в руках меч и править справедливо и честно. Но что станет с ним через десять лет? Через двадцать?
Томас посмотрел в сторону Эвиции. Вот будущее Шарлотты Лизен. Княжна Лизеншира еще молода, но ее весенняя красота давно позади, а летняя приближается к закату. А дальше дождливая осень и одинокая зима. Холод смерти, который чувствуют старые кости. Эвиция тоже была красива. Его жена являлась более молодой копией леди Берри. Годы слизали красоту с лица мудрой совы. Ее чрево иссохло, на коже пролегли глубокие борозды, больше похожие на шрамы, чем на морщины. Лишь во ввалившихся глазах теплилась искра жизни, напоминая о былом величестве. Вот что ждет его в будущем. Ни детей, ни внуков. Только дальняя родня, рвущая друг друга на части в надежде возвыситься и занять еще теплое после тебя место.
Задумавшись, он чуть было не пропустил дальнейшее развитие беседы.
– И кто же, сир Кайл, по вашему должен наследовать Железную Вольницу в этом году? – спросила леди Лизен.
– Я, – ответил ей добродушный великан. – Кто ж еще? Именно я приструнил работорговцев Окраинного моря. Я и никто другой трижды возглавил Вольницу, отбивая набеги соборных племен остготов. Политика искоренения разбойничьих артелей, начатая моим предком, успешно продолжена мной…
– Политика искоренения разбойничьих шаек, – вмешался лорд Сульсширский, – была предпринята только после того, как ваш предок захватил власть, собрав вокруг себя других уличных головорезов.
– Ты назвал меня преступником, лорд Волчья Морда?!
Кайл Шэнсоу тяжело поднялся из-за стола, нерасторопно задел кубок ручищей и сеннайский ликер оросил жидким золотом шэнсвудские земли. Генрих Сулроуд оскалился так же, как зубоскалил зверь, чья шкура опоясывала его одежды. Потянул за рукоять клинка. Меч медленно, со зловещим шипением вырастал из ножен.
– Все Собрания Круглого Стола такие скучные и предсказуемые, - прошепелявил некто у открытой двери. – Последний раз, правда, за меч хватался покойный Авидиас Долшоу. Этот был куда больше тебя, Кайл Шэнсоу и позадиристей тебя, Генрих Сулроуд, не говоря уже про того паренька, которому достался венец Долнлэнда.
Собравшиеся удивленно смотрели на новоприбывшего. Шэл Кальм широко улыбался. Выбитые передние зубы не добавили привлекательности лорду Кальменгольда, скорее наоборот. Песочного цвета усы топорщились веником. Тринадцатый лорд оглядел присутствующих, вальяжно кивая равным. Нахмурился, увидев горы еды, воцарившейся в его землях на круглом столе. Недовольно поцокав языком, он раздвинул полные тарелки в стороны, наводнив сельдью, щукой и форелью вырезанные на столешнице Лизеншир и Шэнсвуд. Закинул ноги в грязных сапогах на освободившиеся пространство, объявляя его неприкасаемой зоной.
– Стервятники, конечно, приходят последними на пир, – развел он руками, – но это не означает, что их не стоит ждать вовсе.
– Долго же вас пришлось ждать, – съязвил Дрэд Моргот. – Двенадцать лет вы игнорировали собрания круглого стола. Неужели расшатанные ветрами двери Пустынной Розы так уютны?
– Мой замок настоящая развалина, – ответил, продолжая щербато ухмыляться, сир Шэл. – Дети через год другой его растащат по камешку. Страшно подумать, что привлечет их внимание после.
По спине Томаса пробежал неприятный холодок. Ведьмы Пустошей рожали лорду Кальменгольда в год по ребенку. Жены приносили дочерей, а те внучек, нагулянных от рыцарей Шэла. Инквизиция не смогла выбить чародеев, практикующих дикую магию из исконных земель. Пыталась, но безуспешно. Эхом давних войн служил выжженная магией земля. Шэл в буквальном смысле слова являлся владыкой пустого места.
Говорили – ведьмы не похожи на женщин. У них росли клыки над верхними губами и было по три груди как спереди, так и со спины. Чтобы легче выкармливать выводок.
Шэл Кальм явился на совет не в одиночестве. Его спутница скромной тенью встала за левым плечом.
Томас присмотрелся более внимательно.
Из-под капюшона женщины змейками выбились три косы цвета корицы. Атлас элегантно подчеркнул грудь, алебастровая и изящная, словно у лебедя, шея была так же прекрасна как у Шарлотты Лизен. Вздернутый носик, которым так гордятся уроженки центральной части империи. И безразличные, холодные как ледышки на вершине Волчьей Пасти глаза. Ни когтей, наростами впившихся в руки, ни крючковатого носа, ни бородавок – главных отличий обычных людей от тех, кто практикует не дозволенную церковью магию. Томас не знал, кто ему эта женщина, но уж точно не ведьма и не дочь. Одно он знал точно – спутница здесь не просто так. Ее взгляд смотрит в душу. Такие люди очень опасны. Они, как и Томас, потеряли что-то очень дорогое.
– Я предлагаю высокоуважаемым лордам успокоиться и позволить вину залить пламя недовольства, – проскрежетала Эвиция Берри. – Сир Шэл, не соблаговолите ли рассказать, почему именно сегодня вы решили нарушить традицию и почтить нас своим присутствием?
– Очень даже соблаговолю – откликнулся лорд Кальменгольда, вызывающе улыбаясь остальным. – Я давно осознал, что выдать дочерей хотя бы за одного захудалого дворянина из ваших владений – несбыточная мечта. На это никаких самоцветов не хватит. Торговля? Мои рудники дают достаточно прибыли, чтобы держать в узде мечников, а те приструнят простолюдинов. Я не впадаю в экстаз от шелков или еды, как лорд Таусширский. Судя по вам, Бельгор, вы съели столько же, сколько остальные лорды. Мои слова недалеки от правды?
Бельгор Таус залился краской и чуть не подавился вымоченным в меду кролем.
– Так что же мне все-таки нужно? – невозмутимо продолжил Шэл Кальм. – Ах да. Всего лишь Железная Вольница. Я требую то, что мое по праву чести и справедливости. Требую у вас, равные мне.
– Что?! – одновременно взревели Кайл Шэнсоу и Генрих Сулроуд. – Это немыслимо!
– От чего же, – продолжал щериться сир Шэл. – Уж не хотите ли сказать, что я не лорд?
Он поднялся и подошел к старому гобелену, изображающему архигэллиота и тянущихся к нему зверей. Лисица, волк, баран, медведь, три ежа, орел, росомаха, вепрь, сова, форель, лось, куница. Вожди остготов приняли веру в Гэллоса и Аллану, но все еще оставались дикарями. Они выбрали в качестве гербов простых зверей, без лишних завитков и украшений. Здесь были и другие – пять воробьев, огромная щука, заяц. Тринадцать Земель не раз перекраивались и так и эдак, менялись династии, вымирали семьи. До сих дней дожили только крепкие дома. Одинокий гриф завис над плечом архигэллиота. Копоть почти стерла его с полотна, но детали угадывались даже сейчас, несмотря на ветхость ткани.
Шэл показушно пригляделся к полотну.
– Да нет же, точно лорд. – Он выпятил грудь. На камзоле черной нитью швеи выткали узорного грифа на желтом поле. – Один из тех, кто правит Тринадцатью Землями.
Шэл Кальм стянул перчатку и бросил на стол. Рукавица заскользила по лакированной столешнице, остановившись на границе земель Томаса Кэнсли. На кожаной поверхности виднелось клеймо. Круг, символизирующий власть тринадцати. Их право восседать во главе круглого стола. Такие же перчатки были сейчас на хозяине Кабаньей Норы.
– Ни разу с момента смерти отца и до этого времени я не заявлял права на Железную Вольницу, уступая ее другим. По-моему будет верхом несправедливости не отдать мне воинов всего на один год.
– Но почему сейчас, – почти застонал Кайл Шэнсоу. – Ни через год. Ни через два? Ни год назад? Вы приходите как ночное видение и заявляете права именно тогда, когда решается вопрос о чести всех лордов Тринадцати Земель…
В дверь вежливо постучали. Слуги открыли массивные створки и впустили гонца. Прибывший проделал дальний путь. Нижние одежды были замызганы дорожной грязью. Подмышки покрылись мокрыми пятнами. От него несло конским потом.
Гонец подошел к Кайлу Шэнсоу, чуть подрагивающими руками протягивая письмо, скрепленное восковой печатью. Кайл сломал медведя из сургуча и вчитался в строки.
– А почему бы и нет, – пожал плечами сир Шэл. – К тому же, в данной ситуации решать уж точно не вам, благородный и немного косолапый сир Кайл.
Лорд Шэнсвуда даже не заметил колкости. Он перечитывал письмо, и лицо его выражало неподдельный ужас. Томас не представлял, что в этом мире способно ввергнуть могучего воина в такое состояние.
– Сир Томас, – обратился к нему лорд Кальменгода. – Я сожалею о вашей утрате. Я уважал Стэша за его храбрость. За то, что он не побоялся открыто заявить то, о чем думали многие из нас. Поверьте, я скорблю не меньше вашего. Но сейчас будет лучше, если Железная Вольница останется у меня. Грядут перемены.
Второй человек, кто говорит ему о переменах. Томас взглянул на леди Берри. Древняя сова не показывала виду, шамкала беззубым ртом, пытаясь разжевать кусок шпигованной свинины. Картина мира усложнилась. Эвиция заранее просчитала, как будут разворачиваться события. Использовать смерть брата, чтобы отвести рати Вольницы подальше, на задворки империи. Исключить их из сложной партии. Кальменгольд и Беррислэнд. И все это происходит именно тогда, когда умирает старый кардинал, а новый отбывает в столицу для совершения интронизации. Заговор? С какой целью? Неужели все это так важно, что Эвиция снизошла до беседы с тем, кто позволил ее дочери умереть? Что ты задумала, старуха?
– Это сказали тебе трехгрудые женушки, заглянув в гремучий котелок? – Генрих Сулроуд поглаживал шерсть волчьей шкуры.
– Томас, – Шэл смотрел только на него, не обращая внимания на других, – решать вам.
– Томас, – леди Берри мучительно проглотила так и не разжеванный кусок. Неловко помолчала. – Сделайте правильный выбор.
А есть ли он у меня, старая склочница? Ты приходишь спустя столько лет и говоришь мне словно несмышленому ребенку, как и что нужно сделать. Это не достойно рода Кэнсли.
А что достойно?
Он задумался. Что будет справедливо по отношению ко всем лордам?
– Мы проголосуем, – процедил он. – За кем останется большинство голосов, тот получит Вольницу.
Кайл Шэнсоу поднялся, со скрипом отодвинул кресло и, не говоря ни слова, вышел из залы собрания.
– В кои-то веки я с ним согласен, – бросил Генрих Сулроуд и присоединился к лорду Шэнсвудскому.
За ними последовали Нойлен Уоллштайн, обнимающий плачущую жену, Жеан Фарслоу и раздосадованный Дрэд Моргот с сыновьями.
Оставшиеся вяло отдавали голоса за сира Томаса. Леди Берри и леди Лизен присоединились к Шэлу Кальму. Гарольд Коэн заплетающимся языком отдал голос за Кальменгольд, но сир Томас сильно сомневался, что лорд Коэншира соображает, что говорит.
Томас видел разочарование во впалых глазах мудрой совы. Опять его упрямство вошло в конфликт с ее рациональностью и победило. Правильно ли он поступил? Томас не мог ответить на этот вопрос, зато знал ответ на другой. Он поступил по чести.
Лорды покидали залу собраний и разбредались по замковым покоям – кто в опочивальню, кто подышать свежим воздухом.
Его тронули за плечо. Обернувшись, он встретился взглядом со спутницей Шэла Кальма. Женщина откинула капюшон, показывая миру красивые ухоженные волосы, приколотые осиновой заколкой на имперский манер.
– Мы можем поговорить наедине?
Он кивнул. Женщина повела его в темный закуток донжона, подальше от любопытных ушей. Вечер темным плащом окутал крепостные стены. Стражники зажигали факела. На круговых башнях отражались их искаженные фигуры. Тени-чудовища крались во тьме.
– Почему вы не доверились леди Берри, сир Томас? – спросила незнакомка.
Он узнал мелодичное наречие Священных Земель.
– Кто вы?
– Я та, кто желает вам добра. И та, кто желает гибели архигэллиоту.
Опасные слова. Скажи она их не тому человеку, наказание было бы намного хуже тех, что присуждались чернокнижникам.
– Можете звать меня Затворницей.
– Не люблю, когда темнят. Меня пытаются втянуть в заговор, не сообщая подробностей. Если хотите, чтобы я вам верил, вы должны доверять мне. Ваше имя?
Она минуту раздумывала, затем решилась. Из-под плаща появилась увесистая пачка перчаток, сшитая цепью. Женщина поддела ее наперстком, похожим на те, что используют швеи. Только этот заканчивался коготком. Очень острым коготком, предназначенным пускать другим кровь. Сир Томас никогда раньше не видел подобного металла. В отблесках факелов он переливался всеми цветами радуги.
– Валентина Дель Дио. Таково имя, данное мне при рождении. Сир Томас, Церковь перестала быть щитом от греха, так как грешники и есть Церковь. Они ее плоть от плоти. Вы знаете, не можете не знать.
Он знал. Святой престол шатался. Из года в год краеугольный камень веры истачивался. Червоточины поражали города чаще, чем столетие назад. Церковники жгли ведьм и закрывали глаза на собственные бесчинства. В монастырях больше не учили грамоте. А темные люди вредят не меньше злых.
Выжила бы его жена, если бы он доверился Эвиции? Проявил характер, откинул предрассудки? Лучше не знать.
– Церковь непогрешима. Каждый, кто сомневается в этом – еретик и мертвец.
– Церковью правят такие же люди как я или вы, – ответила Валентина. – А люди смертны. Ответьте мне, что если бы священник сам привел к вам ту повитуху? Как бы поступили в этом случае?
– На что вы намекаете?
– Перемены накрывают империю как волны. Они обрушат основания церкви и смоют тех, кто не сможет выбрать верную сторону. Я не скажу вам, кто победит в этой войне, сир Томас, но могу указать одну из возможных сторон.
Она кивнула на перчатки. Одна из кожи дракона. Другая без большого пальца. Была в связке и крохотная перчатка из легкого ситца и другая, тяжелая, покрытая мехом. Такие носят норды. Или борейцы.
– Теперь их десять, – имперка похлопала по шести кожаным перчаткам с клеймами лордов, только что заседавших за круглым столом. – Ваша может стать решающей. Остаться в стороне не удастся. Выбирайте душой, сир Томас. И скорее. Иначе будет поздно.
Протяжный крик огласил тихие сумерки. К одинокому голосу через мгновение присоединились еще несколько. Кричали женщины. Где-то в правом крыле замка. Там находилась его спальня.
Томас Кэнсли поспешил туда, готовясь увидеть вспыльчивых Кайла Шэнсоу и Генриха Сульсширского, молотящих друг друга по чем зря. Но он ошибался.
В чем сила, папа? В нас сила, сын. Наполняет, дает уверенность и отвагу.
Кайл Шэнсоу болтался посреди своей комнаты, словно пугало на поле. Могучая шея не сломалась, и лорд Шэнсвуда умирал медленно. После смерти кишечник опорожнился. Смердело как в казарменном нужнике.
Томас Кэнсли распорядился снять тело, слуги увели впечатлительную прислугу, нашедшую труп. В могучих руках Кайл сжимал письмо. Томас с трудом высвободил бумагу из хладной хватки. Прочитал.
Охрана. Сиделки. Всех прирезали на третью ночь после отбытия Кайла Шэнсоу. И дети. Им отняли языки и перерезали горло. Жрецы Немого Бога смогли пробраться внутрь замковых стен? Или они изначально прислуживали Кайлу? Если так, возможно ли, что другим лордам тоже стоит опасаться?
Он последний раз взглянул на Кайла.
Бывалый воин, гнущий руками подковы, выходящий пешим против конного, против десятка латников. Бывалый рубака. Был ли он по-настоящему сильным?
Что бы он сказал своим детям, когда придет время?
В чем сила, папа? В нас сила, сын. Она в тех, кто может выдержать испытания и… способен измениться.