Геймдаль искал родник божественный.
Геймдаль, ты мудрости алкал —
И вот настал твой час торжественный
В лесах, среди гранитных скал.
Они молчат, леса полночные,
Ручьи, журча, едва текут,
И звезды поздние, восточные
Их вещий говор стерегут.
И шлем ты снял — и холод счастия
По волосам твоим прошел:
Миг обрученья, миг причастия
Как смерть был сладок и тяжел.
Теперь ты мудр. Ты жаждал знания —
И все забыл. Велик и прост,
Ты слышишь мхов произрастание
И дрожь земли при свете звезд.
Он видит и днем и ночью на расстояние в тысячи лиг, и может счесть волоски в бородах эйнхериев, которых валькирии несут в Вальгаллу с полей битв. Он слышит, как падают листья, как растет трава в поле и шерсть на овцах, как потрескивает пламя звезд, как колышется небесный эфир, как ходит кошка в амбаре одного мельника, что в Бирке, и как к жене этого мельника ночью прокрадывается любовник. Последний раз спал он в утробе матери, а которой - не ведомо никому, потому как он сын девяти разных матерей. Гиалп вынашивала его, Грейп вынашивала его, вынашивали его Ейстла и Иргиафа; Ульфрун и Ангейя, Имд и Атла и Ярнсакса, великанов дочери, на краю Земли. Одно из имен его - Hallinskíði, что значит "Изогнутый прут", так же в кённигах называют его Бараном - потому что шлем его рогат, и рога те изогнуты. Прозвали его Gullintanni за то, что зубы он носит из чистого золота, блистающие, если обнажит их в улыбке. Vindhlér называют его, "Пристанище ветра", потому что в нём не один ветер нашел покой - в нём же и пребудут они до того момента, как вострубит страж в свой могучий золотой рог, Гьяллархорн, звук которого будет слышен во всех уголках мира, созывая асов на последнюю битву. Жилище его называется Химинбьёрг, что значит "Небесные горы", а коня его зовут Гуллтопр - "Золотая грива". Возможно, именно он является прародителем человечества. Наверняка он станет погибелью Локи, но и сам падет в тот же день. Его трудно обмануть, не легко победить, невозможно миновать. Он сторожит Биврёст. Его зовут Хеймдалль. Это знает каждый.
Холодные льды и толстые сугробы сковывают подножие скалы, в которую упирается Радужный Мост, не давая проходу путника. На этом уровне она мутно-белая, как пленка в глазу слепого старца, холодная, как сердце закоренелого убийцы, и скользкая, как христианская мораль. Но Юджин Тиеркопф вошел в эту поверхность, как раскаленный нож в масло, и за ним, спеша, пока не зарастёт оставленная колея, исходящая паром, сбиваясь с ног, оскальзываясь, но успевая, последовала Элен.
Могучие ветра обдувают скалу, в которую упирается конец Радужного Моста, сдувая с неё снега и льды. На этом уровне она голая, потому что ни одна травинка, ни одна пылинка не может противостоять тем ветрам. Но Юджин Тиеркопф нырнул в поток этих ветров и рассек его, как рассекает водную гладь ладья, и, как мелкая рыбешка в потоках возле корпуса той ладьи, проследовала за ним Элен - выбиваясь из сил, но продвигаясь вперед.
Отвесные кручи опоясывают вершину скалы, в которую упирается конец Радужного Моста, не оставляя никакой надежды забраться выше. На этом уровне в камнях полно предательски шатких уступов, узких трещин, ненадежных опор. Но Юджин Тиеркопф вогнал свои пальцы в камень, как когти в мягкую плоть, и, вырывая куски тела горы, поднялся наверх, а за ним, обламывая ногти и напрягая все свои силы, карабкалась Элен, полная страха падения, но следующая своей судьбе.
Так они взобрались на самый верх, к подножию Радужного Моста, к чертогам Хеймдалля. На вершине отступил холод, утих ветер, скрылся под слоем почвы или мхов камень. Редкие деревья, маленький ручеек, бьющий из скалы, северное сиянье в черном-пречерном небе. И - Биврёст. В отдалении - едва различимые контуры могучих дубовых палат. Прямо перед мостом - страж. Втрое выше Юджина, он, тем не менее, казался скромным по размерам в сравнении с йотунами. Крепкого телосложения, в сверкающих золотом доспехах, с мечом и рогом на поясе, с боевым конем подле него. Улыбающийся, но глядящий непреклонно:
- Вы проделали долгий путь, странники. Напрасно. Гостите в моих палатах, вкушайте мою пищу, пейте мой мёд. Дева пусть возьмёт себе меха и злато, воин - броню и оружие, мои дары вам, храбрецам. Но затем - поворачивайте назад. Мост этот не для смертных создан - для асов.
***
Корабль-пагода, принадлежащий Ли Хо из семейства Им, всё еще стоял у звездного причала. Матросы в длинных мешковатых штанах и просторных рубахах, все как один с покрытыми головами, закрепляли последние бамбуковые стержни-ракеты-двигатели, готовясь к старту. Свернутый золоченый шелковый солнечный парус на могучей мачте в последний раз осматривался, латались последние дыры. Груз был уже погружен - почти всё готово к новому путешествию.
Яна ждали. Один из помощников Ли Хо приветствовал его еще на подходе к пирсу. Нимало не смущаясь присутствием незнакомца, он вызвался проводить гостей к капитану, который: "предсказывал твой визит и заранее послал меня, своего скромного слугу, встретить нашего большого друга и его спутника". Последовали за ним.
На борту не изменилось ничего - ни в трюмах, ни на мостике, ни в капитанской каюте. Там, за столиком из слоновой кости, на привинченном к полу кресле-троне восседал Ли Хо - всё в тех же шелковых одеяниях, в той же сползшей на лоб перекрученной шапке, улыбающийся всё той же широченной улыбкой чеширского кота. Он сердечно приветствовал Яна, вежливо поклонился Роберту, проводил до двери помощника - и тут же, не успели гости опомниться, уже наливал каждому молочно-белого вина из рубиново-красной бутыли небольшого размера. Налил и себе. Чаши, скорее даже пиалы, были сделаны так, что поставить их на стол невозможно - прозрачный намёк, что здесь от угощения не отказываются. Хозяин, не провозглашая тостов и не дожидаясь гостей, пригубил из своей. И вежливо поинтересовался - какая цель привела многоуважаемых на его скромное космосудно?