Воздух вокруг точеных колонн, был более плотным, создавая марево, почти такое же, какое витает над костром в ясный день. Вычурные желобки, выполненные в виде лоз винограда, отсвечивали серебром, каменный пол там казался зеркальным отражением неба – непроницаемую гладь гранита иногда нарушали набегающие неведомо откуда пятна, то сливающиеся в странные символы или изображения, то образующие небывалые орнаменты по кайме.
Когда все более или менее успокоилось и их посадили за праздничный стол, Лотт сумел подобраться к сиру Стэшу Кэнсли. Князь-Чародей любовался будущей женой и обращал мало внимания на присутствующих. Лотта он, конечно, признал, милостиво махнул ему рукой, позволяя остаться на пир, и пообещал поговорить с ним позже. После этого, тот самый мужчина, перешептывающийся до этого с леди Годивой, отвел его от стола благородных господ.
Он где-то раздобыл еще один пирог и уплетал его с поразительной быстротой. Его губы и часть подбородка приобрели темно-синий окрас, но это дружинника отнюдь не смущало.
– Шел бы ты отсюда, холоп. Леди Годиве и лорду Стэшу о многом нужно поговорить. Им сейчас не до таких, как ты, пропитанных тухлой рыбой людишек. И тварь желтоглазую с собой прихвати, – хохотнув, он так сильно толкнул его в грудь, что Лотт только чудом удержал равновесие. – И чего тебе вообще дома не сидится, с детишками да женой? Думаешь, здесь поразвлечься от семейной скуки? Обещаю, к вечеру ты повеселишься всласть.
«Мой дом сгорел, когда я родился, а единственный родственник умер из-за меня. Я пришел сюда, чтобы попытаться все начать с начала», хотел было сказать ему вслед Лотт, но мужчина уже ушел.
Теперь, вместо того, чтобы сидеть во главе стола вместе с лордом Стэшем, он находился среди местных жителей, воняющих навозом и потом крестьянами, медленно спивавшимися еще до подачи первых блюд.
– Лорд Стэш слал письма в Коэншир, Бэррислэнд, Таусшир, Фартэйнд и даже в далекий Морлэнд, – говорил между тем виночерпий. – И отовсюду получал хоть и вежливый, но отказ. Лорды Тринадцати Земель – очень щепетильны в вопросах брака. Кому захочется отдавать дочь за изгоя и отступника? Он почти отчаялся в этом мероприятии, когда лорд Беар Брэнвуд неожиданно дал согласие. Он, надо сказать, долгое время не отвечал на письма сиру Кэнсли и тот уже решил, что Брэнвуд проявил по отношению к нему неуважение и хотел поклясться отомстить за поруганную честь. И тут приезжает посланник и приносит ему портрет леди Годивы Брэнвуд. И заявляет, что она с дозволения отца согласна на брак. К тому же вы должны понимать, что ой как не просто отказаться от старых традиций – ведь лорд Стэш не мог приехать в родовой замок сира Беара Брэнвуда и забрать невесту, так как церковь тогда бы имела право его схватить и провести суд. И затем его вероятнее всего казнили бы.
«Теперь понятно, почему леди Годива ехала в сопровождении людей своего отца, а не вместе с Князем-Чародеем», – подумал Лотт.
Он мог бы и раньше об этом догадаться. Нерасторопные люди лорду Стэшу не нужны. Впрочем, как и его брату – сиру Томасу Кэнсли.
Между тем им подали еду. Жидкий луковый суп был проглочен почти сразу же. За ним Лотт отведал свиных ножек и пятачков. Кэт налегала на все. Запихнула в себя каравай еще горячего ржаного хлеба, съела полколяски перекопченных, отдающих смальцем сосисок и теперь обгладывала бараньи ребрышки, тщательно обсасывая каждое из них. Лотт сначала пытался идти с ней вровень, но очень скоро понял, что насытился и не затолкнет в себя даже крошку. Он с восхищением и немного с ужасом смотрел, как исчезает во рту Кэт коровье вымя, вымоченное в меду, а за ним приправленный специями зельц и панированная в сухарях куропатка.
Блюда все подавались и подавались, пустые миски наполнялись заново, вино и мед текли рекой. Под заздравные речи поднимались деревянные чаши и кубки, а музыканты без устали играли знакомые песни, аккомпанируя певцам. Прозвучали «Дама и Дракон», «Храбрый рыцарь Ланс из Лота» и «Песнь о павших».
– Вот такая жизнь по мне, – мечтательно протянула Кэт. Желтоглазая наконец-то наелась, чуть-чуть расслабила ремень, опоясывающий ее бриджи и стерла рукавом куртки жир с рук. – Давно так не ела. Возможно никогда.
Лотт сдвинул с ней кубки, и они выпили за здоровье господина этого замка. Несколько слуг поднялись на стену, неся стражам бутыли с вином. В этот день им было дозволено немного расслабиться.
Окончательно стемнело. Дом Силы осветила луна. Сегодня было полнолуние и Лотту казалось, что, протяни он руку, то сможет коснуться ее – настолько огромным казался отливающий сталью шар.
Вернулся виночерпий, запыхавшийся от беспрестанного хождения между гостями, но довольный тем, что всем понравилось его вино.
– Скорее бы уже венчание, – пробормотал, зевая, Лотт. От выпитого клонило в сон. – Чего они ждут? Неужели думают, что сюда явится священник?
– О нет, сир Стэш сам произнесет священные слова и скрепит их узы в Месте Силы на правах властителя этих земель, – рассмеялся виночерпий, он держался за поясницу и отдувался, смахивая пот со лба. – А ждет он известно кого. Своего брата, сира Томаса Кэнсли.
– Напрасно ждет, – грустно промолвил Лотт.
– Это верно, господин. Но людям можно простить многое в день их свадьбы.
Братья поссорились давно. В день, когда Князь-Чародей отрекся от церкви, его брат отрекся от него. Прошли годы, но старые обиды нет-нет, но проскальзывали в их переписке. Лотт знал это, так как им с братом не раз доводилось быть посыльными, доставляя письма от одного Кэнсли к другому.
Время шло. Пир потихоньку подходил к концу. Лорд Стэш вел беседу со своей невестой, изредка поглядывая на ворота замка. Рядом с ними доедал очередной пирог дружинник с выпачканными черникой губами. Наконец, леди Годива наклонилась к своему жениху и тихо, но настойчиво произнесла несколько фраз.
Князь-Чародей кивнул и поднялся из-за стола. Вместе с ним поднялись и остальные присутствующие.
– Настало время заключить наш союз и пусть боги будут тому свидетелями.
«Боги, но не церковь», – таилось за его словами.
Сир Стэш Кэнсли подвел леди Годиву Брэнвуд к Святому Месту. Их окружили гости. Все смолкли, повинуясь одному жесту хозяина замка.
Речь Князя-Чародея была короткой. Он вознес хвалу своей невесте и месту, в котором ей теперь придется жить, потом попросил богов, если они не согласны, проявить свою волю. Аллана и Гэллос молчали, как и все присутствующие. Тогда лорд Стэш спросил свою леди, согласна ли она прожить с ним темные и светлые времена, родить и вырастить их детей и вместе встретить старость.
Годива Брэнвуд улыбнулась и склонилась перед ним в реверансе, что должно быть означало согласие. Лорд Стэш, очарованный кротостью своей невесты, взял ее руки в свои, и тоже дал согласие. А затем он прижал ее к себе и поцеловал. Страстно, но одновременно с какой-то неловкой нежностью.
Присутствующие разразились ликующими криками и поздравлениями. Лотт тоже что-то кричал, обнимая чуть охмелевшую Кэт за талию. Молодоженов осыпали рисом и гречкой, благословляя брак на большое потомство.
Но все разом смолкли, увидев, как дюжий Стэш Кэнсли вдруг оттолкнул от себя молодую жену и зажал руками за рот. Когда же гости увидели, что между его пальцев начала сочиться кровь, все невольно отшатнулись от Князя-Чародея.
Ужасную тишину разрезал едва слышный свист, затем еще один. Лотт не раз бывал при сире Томасе Кэнсли в бою и сразу узнал его. Стреляли из луков.
С диким криком со стены падали стражники. Замковые ворота, закрытые до этого, теперь медленно поднимались. Через них уже въезжали вооруженные люди.
Кто-то из дружины лорда Кэнсли попытался заклинить подъемный механизм, но был убит метким выстрелом одного из людей леди Годивы.
– Прошу, не убивайте нас. Мы ведь ни в чем не повинны! – взмолился их недавний знакомый. Он упал на колени перед Годивой Брэнвуд и протянул к ней молитвенно сложенные руки. – Отпустите поселян домой и в знак вашей добродетельности мы вознесем за вас молитву Гэллосу.
Леди Годива улыбнулась ему. Ровные белые зубы обагрились кровью, стекавшей по подбородку и пачкающей подвенечное платье. Она вынула какой-то комок изо рта и рассмеялась.
– Лживые боги Священных Земель не помогут тебе замолить предательство. Все вы, здесь присутствующие, забыли истинного демиурга, того, кому поклонялись наши предки. Но ничего. Даже еретики могут сослужить ему достойную службу. Вы станете его слугами в вечности. Немой Бог ждет вас в Королевстве Тишины.
Дружинник, подошедший к виночерпию сзади, взял того за волосы и отогнул голову. Меч прочертил длинную полосу на горле несчастного. После этого, воин вырвал у трупа язык.
Люди сира Стэша пытались сопротивляться, но нападавших было слишком много. Их быстро оттеснили к Тверди, где те забаррикадировались, и посылали во вторгшихся редкие стрелы. Эскорт леди Годивы собрал обезумевших от страха гостей в кучу и стал по одному выводить вперед, где им отнимали языки и за тем добивали ударами мечей.
– Джозеф, разберись с гвардейцами, – приказала самому верному своему сподвижнику окровавленная Годива Брэнвуд. И тот, возглавив своих людей, пошел на приступ Тверди.
Мысли в голове Лотта бешено сменяли одна другую. Он, конечно же, догадался, кто этот воин с окрашенными черникой губами. Джозеф Синегубый был самым жестоким человеком в этих местах, его именем пугали маленьких детей, на него охотились дружины всех приграничных лордов. Но Синегубый всегда ускользал, словно хранимый черной магией. Лотт мог душу заложить Зароку, что так оно и было.
Стало быть, он ручной пес Брэнвудов? Или же просто их временный союзник?
Видя, как очередного мирного крестьянина лишают жизни таким зверским способом, Лотт едва удержался, чтобы не исторгнуть из себя все съеденное. Кэт схватили за запястья, но она вывернулась и лягнула разбойника. Тот взмахнул мечом, но раздался хлопок и желтоглазая растворилась в полуночной темноте.
Лотт радостно вскрикнул и попытался повторить ее подвиг, вырвавшись из кольца оцепления, но один из мечников двинул его одетым в кольчужную перчатку кулаком по скуле. Перед глазами вспыхнули искры, и сознание на миг помутилось.
Когда же Лотт пришел в себя, то увидел, что все – и люди Годивы Брэнвуд, и обреченные на жестокую участь крестьяне, метаются по крепостному двору из стороны в сторону, спасаясь от своры сотканных из дыма и огня вепрей, непонятно откуда взявшихся здесь.
Голова кружилась, и Лотт дважды потерпел поражение прежде чем смог встать.
Он огляделся.
Всюду царил хаос. Демонические животные терзали тех, до кого добирались. Когда раскаленные клыки касались тел жертв, те вспыхивали будто хворост, превращаясь в живые факела.
Из Тверди выбежал Джозеф Синегубый со своими людьми. Он перерубил полыхающего вепря, занятого неизвестным бедолагой, пополам. Кабан распался, превратившись в тлеющие уголья. Его люди встали полукругом и весьма успешно отражали попытки вепрей пробить их оборону.
Один из демонов, громко хрюкая, бросился в сторону Лотта. Бывший оруженосец готов был уже намочить штаны, когда огненный кабан в последнюю минуту свернул в другую сторону.
«Они опасны только для людей Годивы Брэнвуд», - понял ошеломленный Лотт.
Неужели Гэллос и Алана послали им ангелов-хранителей в такой странной личине?
Он нашел ответ, посмотрев в сторону Святого Места. Стэш Кэнсли стоял на четвереньках в эпицентре колдовской силы. Он был смертельно бледен, но ярость, отражавшаяся в его глазах, удерживала Князя-Чародея в мире живых. Его руки полыхали белым огнем. Каменные плиты под ним превратились в мутную воду, постепенно втягивая внутрь себя тело мага-самоучки.
Внезапно позади него возникла стройная фигура. Годива Брэнвуд, чей свадебный наряд был испорчен кровью и копотью, приблизилась к сиру Стэшу. Вокруг нее трещали молнии и вился саламандрами жидкий огонь. Леди Годива протянула руку, на которой лежал откушенный язык ее мужа, к полной луне и весь свет ночного светила будто бы сосредоточился на этом кусочке плоти.
Лорд Стэш захрипел, попытался обернуться, но застыл, словно тело больше не было ему подвластно. Он изогнулся в немыслимой позе, стал бледным, как призрак. Его тело начало вытягиваться, сливаясь со стоящей позади него леди Годивой, становясь с ней одним целым. Пальцы стали костистыми, превращаясь в острые когти. Головы обеих сплющились, но глаза вылезли из орбит и покачивались на длинных стебельках. Ставшая одним целым туша покрылась наростами и волдырями, ширясь во все стороны.
В голове Лотта набатом забил замогильный голос:
«Я МОЛОХ, ПЛОТЬ ОТ ПЛОТИ ПОВЕЛИТЕЛЯ СВОЕГО, ВЕРНУЛСЯ В ЭТОТ МИР, ЧТОБЫ НЕСТИ ВОЛЮ ЕГО».
Немногие выжившие стояли, будто громом пораженные.
Страх холодными пальцами сжал его сердце. Лотт пятился от жуткой твари, состоящей из когтей, взрывающихся и исторгающих из своего нутра человеческие органы, пузырей. И глаз-стебельков, неторопливо вьющихся вокруг сплюснутой головы и создающих жуткое подобие короны.
Со смертью сира Стэша огненные кабаны подернулись сизым дымом и испарились. Если бы Лотту предложили сделать ставку, он не рискнул бы поставить на то, что доживет до утра.
Дружину Князя-Чародея перебили. Гостей, тех, кто еще не потерял сознание от увиденного, подтаскивали к жуткой твари, заполнившей Святое Место своей тушей.
«ВЫ ЗАБЫЛИ БРАТЬЕВ МОЕГО ХОЗЯИНА. ВЫ ОХОТИТЕСЬ НА ЕГО ДЕТЕЙ. ВЫ СЖИГАЕТЕ ИХ В ПЛАМЕНИ. ЭТО ПРИЧИНЯЕТ БОЛЬ ТОМУ, КТО НИКОГДА НЕ ОТВЕТИТ. ОН ПОСЛАЛ МЕНЯ, ВЕРНОГО СЛУГУ СВОЕГО, ЧТОБЫ НЕВЕРУЮЩИЕ УВЕРОВАЛИ, А НЕСУЩИЕ БОЛЬ ПОЧУВСТВОВАЛИ ВО СТО КРАТ ХУДШИЕ МУКИ».
Джозеф Синегубый нашел в себе мужество подойти к существу. Он встал перед ним как вкопанный. Ни один мускул не дрогнул, его лицо превратилось в бесстрастную маску.
Примеру своего главаря последовали еще несколько разбойников. Они застыли у каменного подножия, безмолвные и смиренные.
Лотт отползал все дальше. Безымянные были последними, кого он надеялся встретить в Доме Силы. Ноги отказывались повиноваться. Он постарался сделаться как можно менее заметным.
Существо склонило плоскую шишковатую голову, и загробный голос раздался у всех в голове:
«ТОТ, КТО МОЛЧИТ, БЛАГОДРЕН ВАМ ЗА ВЕРНУЮ СЛУЖБУ».
Над четырьмя безмолвствовавшими разбойниками воссияли призрачные нимбы.
«ОСТАЛЬНЫЕ ПОЗНАЮТ ЕГО ГНЕВ».
Тварь наклонилась над группой пленных гостей и зажала их в своих суставчатых лапах. Когти рвали плоть, потроша тела. Люди не успели издать ни одного звука, так крепко они оказались зажаты в мерзких объятиях. Существо выдавливало из них внутренности, словно они были созревшими плодами, пущенными на сок.
Через несколько биений сердца с ними было покончено. На земле остались бесформенные куски мяса и кости.
Чудовище, назвавшее себя Молохом, содрогнулось и из складок покрытой язвами плоти выросло еще несколько когтистых лап. Ловко орудуя множеством конечностей, Молох ловил теперь уже разбойников, не отмеченных нимбом.
– Что ты делаешь, – закричал извивающийся в его объятиях Джозеф. Он ткнул в чудовище мечом, но клинок лишь увяз в не имевшей четких форм туше, не причинив ей никакого видимого урона. – Мы ведь на твоей стороне.
«НАЗОВИТЕ СВОИ ИМЕНА».
– Я Джозеф, так же называемый Синегубым.
– Я Сэм из Корвэйла.
– Я Виксен из Дустэда.
– Я Роланд…
Существо затряслось, и в головах всех присутствующих раздался смех. Жестокий хохот, терзавший сознание, вгонял невидимые гвозди в измученный разум.
«ИСТИННО ВЕРУЮЩИЕ НЕ ИМЕЮТ ИМЕН, ИБО ИМЕНА ЕСТЬ СЛОВА, КОТОРЫЕ ЗВУЧАТ И ПРИЧИНЯЮТ БОЛЬ. ТОМУ, КТО МОЛЧИТ НУЖНЫ ТОЛЬКО БЕЗЫМЯННЫЕ».
Пасть полная мелких зубов приоткрылась, и Молох в один подход проглотил Джозефа Синегубого и его парней.
Лотт пятился к воротам. Только бы его не заметили. Он был готов замолить все грехи, лишь бы суметь покинуть этот проклятый замок.
Но в этот день удача его покинула.
Именующая себя Молохом тварь, повернулась к Лотту. Глаза-стебельки вжались во впадины на голове, словно увидели нечто, смутившее их.
«КАК ЯРКО…ИДИ КО МНЕ, СИЯЮЩИЙ ВО ТЬМЕ. МОЕМУ ПОВЕЛИТЕЛЮ БОЛЬНО СМОТРЕТЬ НА ТЕБЯ. ОН ОКУТАЕТ ТЕБЯ ПОКРЫВАЛОМ, СОТКАНЫМ ИЗ СУМРАКА И ПОЛУНОЧИ»
Ноги словно одеревенели. Не в силах опираться чужому разуму, Лотт сделал первый шаг к Святому Месту. Затем еще один, и еще. Он шел по трупам, раздавливая сапогами кишки, приближаясь к утробно квохчущей твари, прекрасно понимая, что обречен.
Будь на его месте Сторм, он смог бы в последний момент вывернуться и послать тварь в преисподнюю. Или, по крайней мере, попытаться. Все, на что был способен Лотт – не намочить свои рваные штаны.
Говорят, перед смертью вспоминаешь прожитую жизнь. Лоту ничего не приходило на ум. Он только и мог что смотреть, как Молох, квохча, поглощает лишенные языков трупы. Одним тварь откусывала головы, других пожирала целиком. Подле нее стояли четверо осиянных призрачными нимбами безымянных, служителей Немого Бога.
Как мирная свадьба могла в такой короткий срок превратиться в полнейший кошмар?
Позади него раздался треск и дикое ржание. Лотт услышал топот множества копыт. Звук нарастал, но, послушный чужой воли, он не мог обернуться.
Щеку обожгло болью. Лотт зажмурился и прижал к больному месту ладонь. Кто-то стеганул его кнутом, наверняка останется рубец. Еще один удар пришелся по локтю. Лотт вскрикнул и отскочил в сторону.
– Садись в седло, дурень. Не медли, или желаешь оказаться закуской?!
Перед ним на расседланной кобылице сидела Кэт. Растрепанная, с множеством ссадин на лице, она была похожа на ведьму, которую долгое время пытали в застенках, чтобы получить признание в колдовстве.
Видя, что Лотт открыв рот все еще пялится на нее, желтоглазая еще раз занесла для удара плеть.
Толком не осознав, что делает Лотт запрыгнул на спину кобылице. Еле удержался, схватившись за гриву лошади, когда та рванулась к воротам.
Видимо, у Кэт не оставалось времени, чтобы взнуздать их лошадей. Она просто разнесла копытами лошади ворота и выпустила на волю всю живность, что была в стойлах. При каждом рывке кобылицы, Лотт рисковал выпасть из седла. Пытаясь приравняться к бешеному ритму, он обнял животное за жилистую шею.
В голове взорвались слова:
«ВЕРНИТЕ ИХ!»
Безымянные бросились ловить выпущенных из конюшни лошадей. Один остался на месте и натягивал лук.
Первая стрела на палец разошлась с головой Кэт. Вторая застряла в новых воротах Дома Силы.
Не сговариваясь, они подстегнули животных и на полном скаку вырвались из превратившегося в кровавую баню крепостного двора.
– Не могу поверить, что нам дважды удалась одна и та же уловка, – крикнула ему Кэт.
– Ты меня кнутом стеганула, – ответил ей Лотт. – Теперь рубец останется.
Обернувшись, он увидел, как Молох, схватившись всеми своими многочисленными конечностями, выдирает колонны из каменного пола. Первая из многочисленных трехпалых лап ступила за черту Святого Места.
Дорога вильнула в сторону, и жуткая тварь скрылась из виду. Они проскакали мимо опустевших домов, глядевших на них пустыми проемами окон. Неужели все поселяне были на свадьбе? Если бы хоть кому-то удалось спастись, и рассказать, что здесь произошло.
– Зато ты перестал вести себя как блаженный, – отозвалась Кэт. Она скакала чуть впереди. Видавший виды плащ развивался за ней, подобно крыльям. Дорожная сума била ее по коленям, но чахоточная, не обращая внимания, все гнала и гнала свою кобылицу. – Боль – лучший способ почувствовать себя живым.
Они ворвались в сосновый бор. Деревья раздались вверх и нависали над всадниками гигантскими исполинами. Почти лишенную травы землю покрывал густой ковер иголок. Пахло древесным соком и перегноем.
По правую руку от них послышалось ржание. Вспыхнуло множество огоньков, постепенно смещавшихся в сторону беглецов.
– Так и знала, что их ждала подмога, – отозвалась Кэт. В ее голосе слышалась тревога. – Нужно углубиться дальше в лес, возможно, еще успеем… Осторожно!
То и дело оглядывавшийся в сторону преследователей Лотт, не заметил молодую сосенку, корявою и скособоченую.
Его кобылица встала на дыбы. Не удержавшись, Лотт рухнул на землю.
Воздух вылетел из легких. У него перехватило дыхание, а земля, так некстати встретившаяся с его мягким местом, чуть не вышибла душу. Он зло ругнулся и попытался встать.
Неожиданно нога подвернулась, и окружающий мир застила сотканная из чистейшей боли пелена. Лотт прикусил язык, чтобы сдержать крик.
– Нога, – процедил он, – кажется, я ее подвернул.
Кэт только глянула на него, безвольно растянувшегося на земле. Лотт массировал щиколотку, потирая место ушиба.