Карл Дюбуа-Новак собрал учеников в идилличной роще, рядом со строгим белым портиком, как философы до Первого Упадка. Но даже эта лёгкая светло-зелёная сень с щебетом птиц не заглушала всеобщий вид: развороченные, словно гигантским чудовищем, горы, острыми ранами раздирающие тяжёлые серые тучи. Сонмы горных механизмов должны были казаться протезами камня, и всё же скорее были мелкими побрякушками больного великана.
Но к этому все привыкли. По идее особенной была именно идиллия, создающая совершенную атмосферу для учёбы с удовольствием. Правда, мальчишкам приелась и она, многие вертелись, порывались расстегнуть тугой камзол, а самые невосприимчивые к Просвещению, как Петер, уже замышляли шалости.
Но учитель, известный меж них как строгий но справедливый, в вечно отглаженном наряде и набелённом парике, постучал указкой отработанным жестом, собрав внимание.
Сначала он пытался говорить с детьми на философском языке с его однозначными словами. Положено было вести так весь урок, а оговорившегося пороть ради Просвещения. Но Карл и сам часто ошибался, полностью меняя смысл — с роз на турбины, с глагола на прилагательное, и переходил на обычный новоевропейский, делая вид, что и надо просто поупражняться. И сохранял достоинство и строгость.
- …Итак, вначале Второго Упадка американцы выстрелили из гигантской пушки на Луну, чем повлекли интенсивное развитие сих орудий. После всемирной гонки вооружений разразилась война огромных пушек, по их снарядам называемая Ядерной, изменившая контуры Европы и стёршая великие города, более всего — после выстрела американцев из самой большой пушки, которым они завершили войну, красноречиво предупредив вторжения на свой континент. И Второй Упадок вошёл в разгар, Европа окунулась в варварство. К счастью, позже возникло наше государство, несущее древние идеи Разума среди общего невежества. И вы, как люди Просвещения, несомненно хотите, чтобы я рассказал о будущем. И я скажу: Третьего Упадка не будет, если вы понесёте идеи Гармонии и Разума. Разум восторжествует в мире!
Тут раздались взрывы. Горные механизмы стремительно рушились. Послышались звуки войны в шахтёрском посёлке и городе. Карл невозмутимо повёл детей к самоходке, на ходу облачаясь в автофехтовальщик, механизмы захлопывались на руках и ногах.
Но на подходе к машине встречали три всадника. Людей и коней увешивали трубки, возможно соединяющие телесные жидкости седоков и скакунов. У тех и других были ядовито-синие глаза и почти выпадающие волосы как солома, пародия вырождения на красоту.
- Именем Дарвина, Ницше и Бессмертной Королевы! — всадник подъял меч. — Отдай нам самых красивых, сильных и умных детей! Ибо будущее за Новым Человеком! Вы, жалкие ламаркисты, учите разуму, не понимая, что истинный разум — у грядущей расы!
Карл не снизошёл до ответа и атаковал вихрем шпаг. Механизм и вычука фехтовальщика слились воедино, учитель мог один сдерживать трёх конников.
Озорник Петер, не любивший уроки кроме механики, никогда так не восхищался учителем. Он достал рогатку своей оригинальной конструкции и стал целить в синие глаза. Может, это и помогло Карлу продать жизнь хотя бы за человека и коня, но двое других смяли его и помчались к разбежавшимся детям.
Один подхватил Петера.
- Смелый мальчик, — он кинул взгляд на рогатку. — И умный! Твоя кровь нам пригодится!
Он вёз его через город в огне, через остовы машин. Десять минут тянулись как день. В развороченных горах Петер уже отчаялся. Но что это? Из горы выбурился механизм, с ворохом ковшей, напоминая помесь крота и осьминога. Не такой изящный, как в Городе Разума, он тарахтел и дымился, как у некоторых варваров.
Оттуда опасно вывесился человек в чёрном.
- Не стреляй, у него ребёнок! — крикнул он пилоту, глядя на всадника. — Правь рядом!
И он вступил в бой с всадником, в чём-то вроде автофехта, но с цепкими перчатками вместо шпаг и с паром из всех клапанов — даже шляпа-цилиндр была трубой. Взмах, другой, он ловко выхватил Петера, второй рукой сбив врага с коня. Дарвинист как кукла покатился по склону, расплёскивая жижу из трубок.
Спаситель поставил мальчика на пол тесной кабины.
- Приветствую! Я Хонас, инженер, искатель приключений! А это моя помощница Рут! — он указал на девушку-пилота в кепке и очках. — Ну, что у тебя?
Петер рассказал ему всё.
- Да, заставили бы тебя жениться… А сочли бы негодным — перелили бы кровь в Королеву. Думают, Бессмертных уже вывели, а ей лет сто двадцать, тоща как курица, тех трубок у неё дебри. А разум на самом деле в труде! В нём — будущее!
- Не морочь ему голову. — сказала Рут. — После Ядер в каждом селе по почитателю древнего философа, и в каждом свой «разум». Мы такие же.
- И всё равно труд — это здорово, — поморщился Хонас. — Малец, хочешь с нами? Домой всё равно опасно. А ты храбрый, — он поглядел на рогатку, — и умный. Так строги, как все в твоём городе, мы не будем, но ты должен трудиться!
Петер задумался. Он впервые затосковал по учителю. И всё же… не об этом ли он мечтал, скучая на уроках?
Мальчик кивнул. Хонас взял его парик и бросил в пропасть.
- А ты как думаешь, какое у людей будущее? — спросил Петер.

«Летней ночью с луною голодною излови отпрыска чудищ подземных,
облей слезами черными да погрузи в колодец древесный –
и миру царить полвека…»
(Лесные легенды)

Главное – поймать и связать, наивно думал я, остальные загадки решим с дедулей.
Серые пещерные тролли обитают глубоко под землей в извилистых темных тоннелях, пронизанных скалистыми колодцами. Как выманить на поверхность отпрыска, пока взрослые спят в своих мрачных норах? Слышал, что их детенышам нравится птичье пение да искры во мраке. Пришлось потрудиться. Собрал ансамбль дроздов, малиновок, свиристелей. Развесил клеточки у темного провала, а в кустах барбариса замаскировал трухлявый пень, обжитый светлячками. Вечерами устраивал засаду, а дедуле сочинял, что на болото хожу, помогаю кикиморам молодую луну кормить. Маленький тролль попался лишь на пятую ночь. Мохнатый шар выкатился из пещеры и азартно рванул к светлячкам прямиком под сеть. Взвыв от счастья, я прыгнул к добыче, размахивая ремнями и ошейником. Но только недолго радовался, потому что детеныш ухитрился ловко скинуть сеть, затем выпрямился и залепил кулаком мне в лоб. Ах, ты ж, коротышка!

– Грыщь! – рявкнул мой пленник, явно запугивая.
– От грыща слышу! – завопил я и бросился в бой.
Завязалась непрофессиональная драка, с криками, стонами и синяками. В результате мы оба победили и, усталые, повалились на траву, потирая бока. А он молодец, маленький, но крепкий. Похожая мысль, видимо, посетила и Грыща. Он сел и показал мне язык. В яблочном свете луны мы обменялись последними символическими оплеухами и… рассмеялись. А потом распахнули клетки, выпустили птичек. Закон разумного леса: будь великодушен со всеми, кто не способен тебя съесть. Ночью в лесу интереснее, уютнее, чем днем. Здесь торжественно, как на празднике стрекоз, и каждое дерево видит в тебе соучастника бесконечной игры в прятки. Нас окружали поляны, облитые вкусным сиянием, они дышали, словно теплые пышные пироги, соблазняя ароматами: грибной пирог, ягодный, орехово-медовый. Мы, дети грозных страшилищ, скользили в чаще, возмутили сонную дриаду, всполошили заячий выводок, а потом филин обидно расхохотался высоко в ветвях. Никто не убегал с визгом, никто не кричал вслед: «Ремня, паршивцы!».

Грыщь повизгивал от удовольствия, явно редко выползал на поверхность.
– Жузюка! – философски развел он лапками, и я сочувственно кивнул. Мой дед тоже строгих правил. Жалуясь на родительский гнет, мы обобрали ежевичные заросли, перемазались черным липким соком, шерсть свалялась комками… ну и рожа у тебя, Грыщь. Он почувствовал насмешку, потупился. Неожиданно погрустнел. Вот тебе и боец. Ой, смотрите, всхлипывает.
– Да ладно, не реви! – чувствуя странное превосходство, я стал успокаивать малыша. – На лицо ужасные, добрые внутри. Знаешь, о ком это? Вот ты такой. Ха!
Откуда мне знать, как его развлечь? Я стал напевать самое звучное из того, что туристы приносили в гитарах и жужжащих коробочках. Мне нравились песни о природе, о живом. И я старательно повторял чудесные строки, у меня память ого! Остров невезения, только недавно услышал, вот прелесть! Один раз в год сады цветут. Опустела без тебя земля. Старый клен. Грыщь притих, слушал удивленно. Больше всего ему понравилось «…умчи меня туда, лесной олень». А уж припев «где быль живет и небыль» вызвал настоящий восторг. Сплошь жузюка. Потащил меня в чащу: идем к соснам, влезем на небо, поймаем небыль. Стой, балда, какую небыль, куда влезем?
– Бузяк! – он показал на исполинский дуб, что древнее самого леса.

…Мы полезли ввысь с отчаянной решимостью одичавших альпинистов. Вдохновение быстро иссякло. Задержались на первой ветке, задумались на второй, приуныли на третьей. А четвертая резко спружинила и отправила нас по дуге в необъятное дупло. Мы успели издать пару обреченных воплей и провалились в пушистый колодец, соскользнув по бормочущим мхам. В таинственной глубине переливалось нежное зыбкое мерцание, будто в гнезде жар-птицы. Нас окутал бежевый, звездчатый туман… может, это и есть небыль? Мне хотелось петь, плакать и целовать Грызя. Во сне не ощущаешь такого ликования и звонкой радости. Здесь, в бархатной кладовой, сосредоточено главное богатство всего леса. Ресурсы добра, милосердия, дружелюбия. Тысячи призрачных ручонок, лапочек, щупалец тянулись к нам, норовя погладить, передать частичку тепла и ласки. Трепетные драгоценности сокровищницы, хранящей лучшие поступки зверей и людей – на самый-самый крайний случай.

А потом невероятно длинная мускулистая лапа протянулась к нам сквозь хоровод улыбок и поцелуев и сомкнула лязгающие когти.
– Ай, – пискнул я и …описался.
– Жузюка! – заверещал Грыщь, прыгая в луже.
Чудовищная мамаша ухватили нас за шиворот, и выдернула из дупла, словно редиску. Мы виновато икали и сопели. «Сожрет?» – думал я. Малыш чмокнул меня в глаз и уплыл, как рюкзак, к далекой пещере. На плечах и на лбу у него алмазными искрами сверкали магические пожелания добра и мира. Я отчего-то подумал, что в ближайшие пятьдесят лет в подземельях троллей будет спокойно.
А сам отправился на расправу к дедуле.

Для меня "Сосны" сильно перекликаются с вашим "Возвращением в Косматое". Но этот рассказ мне субъективно понравился больше.:)

отсылку на выражения "Каждый суслик агроном" и (во вторую очередь, ибо уже не подходит по времени) "Видишь суслика? А он есть". (Второе - в смысле, никто не видит, как "правильно", хотя кто знает, есть ли "правильное" на самом деле.